|
Поэзия Белого Движения |
|
Марина Цветаева
* * *
Над черною пучиной водною — Последний звон. Лавиною простонародною Низринут трон.
Волочится кровавым волоком Пурпур царей. Греми, греми, последний колокол Русских церквей!
Кропите, слезные жемчужинки, Трон и алтарь. Крепитесь, верные содружники: Церковь и царь!
Цари земные низвергаются. — Царствие! — Будь! От колокола содрогаются Город и грудь.
9 октября 1918 день Иоанна Богослова
* * *
Бури-вьюги, вихри-ветры вас взлелеяли, А останетесь вы в песне — белы-лебеди!
Знамя, шитое крестами, в саван выцвело А и будет ваша память — белы-рыцари.
И никто из вас, сынки! — не воротится. А ведет ваши полки — Богородица!
25 октября 1918
* * *
Царь и Бог! Простите малым — Слабым — глупым — грешным — шалым, В страшную воронку втянутым, Обольщенным и обманутым, —
Царь и Бог! Жестокою казнию Не казните Стеньку Разина!
Царь! Господь тебе отплатит! С нас сиротских воплей — хватит! Хватит, хватит с нас покойников! Царский Сын, — прости Разбойнику!
В отчий дом — дороги разные. Пощадите Стеньку Разина!
Разин! Разин! Сказ твой сказан! Красный зверь смирен и связан. Зубья страшные поломаны, Но за жизнь его за темную,
Да за удаль несуразную — Развяжите Стеньку Разина!
Родина! Исток и устье! Радость! Снова пахнет Русью! Просияйте, очи тусклые! Веселися, сердце русское!
Царь и Бог! Для ради празднику — Отпустите Стеньку Разина!
Москва, 1-ая годовщина Октября
Дни, когда Мамонтов подходил к Москве — и вся буржуазия меняла керенские на царские — а я одна не меняла (не только потому, что их не было, но и), потому что знала, что не войдет в Столицу — Белый Полк!
ПАМЯТИ А. А. СТАХОВИЧА
A Dieu — mon ame Mon corps — au Roy, Mon coeur — aux Dames, L`honneur — pour moi. [1]
1
He от запертых на семь замков пекарен И не от заледенелых печек — Барским шагом — распрямляя плечи — Ты сошел в могилу, русский барин!
Старый мир пылал. Судьба свершалась. — Дворянин, дорогу — дровосеку! [2] Чернь цвела... А вблизь тебя дышалось Воздухом Осьмнадцатого Века.
И пока, с дворцов срывая крыши, Чернь рвалась к добыче вожделенной — Вы bon ton, maintien, tenue [3] — мальчишек Обучали — под разгром вселенной!
Вы не вышли к черни с хлебом-солью, И скрестились — от дворянской скуки! — В черном царстве трудовых мозолей — Ваши восхитительные руки.
Москва, март 1919
NB! Даже труд может быть — отвратителен: даже — чужой! если он в любовь — навязан и в славословив — вменен. — М.Ц. — тогда и всегда.)
[1] Господу — мою душу, Тело мое — королю, Сердце — прекрасным дамам, Честь — себе самому (фр.).
[2] NB! Если бы дровосеку! — М.Ц.
[3] Правила хорошего тона, осанка (фр.).
2
Высокой горести моей — Смиренные следы: На синей варежке моей — Две восковых слезы.
В продрогшей церковке — мороз, Пар от дыханья — густ. И с синим ладаном слилось Дыханье наших уст.
Отметили ли Вы, дружок, — Смиреннее всего — Среди других дымков — дымок Дыханья моего?
Безукоризненностью рук Во всем родном краю Прославленный — простите, друг, Что в варежках стою!
Март 1919
АЛЕ
В шитой серебром рубашечке, — Грудь как звездами унизана! — Голова — цветочной чашечкой Из серебряного выреза.
Очи — два пустынных озера, Два Господних откровения — На лице, туманно-розовом От Войны и Вдохновения.
Ангел — ничего — всё! — знающий, Плоть — былинкою довольная, Ты отца напоминаешь мне — Тоже Ангела и Воина.
Может — всё мое достоинство — За руку с тобою странствовать. — Помолись о нашем Воинстве Завтра утром, на Казанскую!
18 июля 1919
С.Э.
Хочешь знать, как дни проходят, Дни мои в стране обид? Две руки пилою водят, Сердце — имя говорит.
Эх! Прошел бы ты по дому — Знал бы! Так в ночи пою, Точно по чему другому — Не по дереву — пилю.
И чудят, чудят пилою Руки — вольные досель. И метет, метет метлою Богородица-Метель.
Ноябрь 1919
* * *
Дорожкою простонародною, Смиренною, богоугодною, Идем — свободные, немодные, Душой и телом — благородные.
Сбылися древние пророчества: Где вы — Величества? Высочества?
Мать с дочерью идем — две странницы. Чернь черная навстречу чванится. Быть может — вздох от нас останется, А может — Бог на нас оглянется...
Пусть будет — как Ему захочется: Мы не Величества, Высочества.
Так, скромные, богоугодные, Душой и телом — благородные, Дорожкою простонародною — Так, доченька, к себе на родину:
В страну Мечты и Одиночества — Где мы. — Величества, Высочества.
(Вписываю во памяти и думаю, что осень 1919 г.)
БАЛЬМОНТУ
Пышно и бесстрастно вянут Розы нашего румянца. Лишь камзол теснее стянут: Голодаем как испанцы.
Ничего не можем даром Взять — скорее гору сдвинем! И ко всем гордыням старым — Голод: новая гордыня.
В вывернутой наизнанку Мантии Врагов Народа Утверждаем всей осанкой: Луковица — и свобода.
Жизни ломовое дышло Спеси не перешибило Скакуну. Как бы не вышло: — Луковица — и могила.
Будет наш ответ у входа В Рай, под деревцем миндальным: — Царь! На пиршестве народа Голодали — как гидальго!
Ноябрь 1919 1920
1 Кремлю:
Над твоим черноголовым верхом Вороны кружат... --------------------------------------------------------------------------------
Ты уходишь день, не открыв Кремля. Ты плывешь в колокольном звоне... Из Двадцатого Года уходишь ты, Вербное Воскресенье
Благовещенье — внук твой — откроет реку... — Из Двадцатого года, из Двадцатого века...
(Алины стихи — Москва, весна 1920 г.)
* * *
Я эту книгу поручаю ветру И встречным журавлям. Давным-давно — перекричать разлуку — Я голос сорвала.
Я эту книгу, как бутылку в волны, Кидаю в вихрь войн. Пусть странствует она — свечой под праздник Вот так: из длани в длань.
О ветер, ветер, верный мой свидетель, До милых донеси, Что еженощно я во сне свершаю Путь — с Севера на Юг.
Москва, февраль 1920
БЛОКУ
Как слабый луч сквозь черный морок адов — Так голос твой под рокот рвущихся снарядов [*].
И вот, в громах, как некий серафим, Оповещает голосом глухим
— Откуда-то из древних утр туманных — Как нас любил, слепых и безымянных,
За синий плащ, за вероломства — грех... И как — вернее всех — ту, глубже всех
В ночь канувшую — на дела лихие! И как не разлюбил тебя, Россия!
И вдоль виска — потерянным перстом — Все водит, водит... И еще о том,
Какие дни нас ждут, как Бог обманет, Как станешь солнце звать — и как не встанет...
Так, узником с собой наедине, (Или ребенок говорит во сне?)
Предстало нам — всей площади широкой! — Святое сердце Александра Блока.
Апрель 1920
[*] Достоверно: под звуки взрывов с Ходынки и стекольный дождь, под к-ым шли — он на эстраду, мы — в зал. Но, помимо этой достоверности — под рокот рвущихся снарядов Революции. — М.Ц.
EX — CI-DEVANT [*] (отзвук Стаховича)
Хоть сто мозолей — трех веков не скроешь! Рук не исправишь — топором рубя! О, откровеннейшее из сокровищ: Порода! — узнаю Тебя,
Как ни коптись над ржавой сковородкой — Всё вкруг тебя твоих Версалей — тишь. Нет, самою косой косовороткой Ты шеи не укоротишь.
Над снежным валом иль над трубной сажей Дугой согбен, все ж — гордая спина! Не окриком, — все той же барской блажью Тебе работа задана.
Выменивай по нищему Арбату Дрянную сельдь на пачку папирос — Все равенство нарушит — нос горбатый: Ты — горбонос, а он — курнос.
Но если вдруг, утомлено получкой, Тебе дитя цветок протянет — в дань, Ты так же поцелуешь эту ручку, Как некогда — Царицы длань.
Июль 1920
[*] Здесь: бывшему из бывших (фр.).
ПЕТРУ
Вся жизнь твоя — в едином крике: — На дедов — за сынов! Нет, Государь Распровеликий, Распорядитель снов,
Не на своих сынов работал, — Бесам на торжество! — Царь-Плотник, не стирая пота С обличья своего.
Не ты б — все по сугробам санки Тащил бы мужичок. Не гнил бы там на полустанке Последний твой внучок. [*]
Не ладил бы, лба не подъемля, Ребячьих кораблёв — Вся Русь твоя святая в землю Не шла бы без гробов.
Ты под котел кипящий этот — Сам подложил углей! Родоначальник — ты — Советов, Ревнитель Ассамблей!
Родоначальник — ты — развалин, Тобой — скиты горят! Твоею же рукой провален Твой баснословный град...
Соль высолил, измылил мыльце — Ты, Государь-кустарь! Державного однофамильца Кровь на тебе, бунтарь!
Но нет! Конец твоим затеям! У брата есть — сестра... — На Интернацьонал — за терем! За Софью — на Петра!
Август 1920
[*] В Москве тогда думали, что Царь расстрелян на каком- то уральском полустанке. — М.Ц.
|
|
Белизна—угроза черноте… (М. Цветаева) |
