|
Поэзия Белого Движения |
|
ПОЭЗИЯ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ Ответ сестры милосердия «…Омочу бебрян рукав в Каяле реце, утру князю кровавые его раны на жестоцем теле».
Плачь Ярославны
Я не верю, не верю, милый, В то, что вы обещали мне, Это значит, вы не видали До сих пор меня во сне.
И не знаете, что от боли Потемнели мои глаза. Не понять вам на бранном поле, Как бывает горька слеза.
Нас рождали для муки крестной, Как для светлого счастья вас, Каждый день, что для вас воскресный. То день страданья для нас.
Солнечное утро битвы, Зов трубы военной — вам, Но покинутые могилы Навещать годами нам.
Так позвольте теми руками, Что любили вы целовать, Перевязывать ваши раны, Воспаленный лоб освежать.
То же делает и ветер, То же делает и вода, И не скажет им «не надо» Одинокий раненый тогда.
А когда с победы славной Вы вернетесь из чуждых сторон, То бебрян рукав Ярославны Будет реять среди знамен.
Николай Гумилёв
* * * О нет, я не тебя любила, Палима сладостным огнем, Так объясни, какая сила В печальном имени твоем.
Передо мною как колени Ты стал, как будто ждал венца, И смертные коснулись тени Спокойно юного лица.
И ты ушел. Не за победой, За смертью. Ночи глубоки! О, ангел мой, не знай, не ведай Моей теперешней тоски.
Но если белым солнцем рая В лесу осветится тропа, Но если птица полевая Взлетит с колючего снопа,
Я знаю: это ты, убитый, Мне хочешь рассказать о том, И снова вижу холм изрытый Над окровавленным Днестром.
Забуду дни любви и славы, Забуду молодость мою, Душа темна, пути лукавы, Но образ твой, твой подвиг правый До часа смерти сохраню.
Анна Ахматова
ЭПИЗОД ^
След оставляя пенный, Резво умчалась мина. Сломанный, как игрушка, Крейсер пошел ко дну.
Выплыла на поверхность Серая субмарина И рассекает гордо Маленькую волну.
Стих, успокоен глубью, Водоворот воронки. Море разжало скулы Синих глубин своих.
Грозно всплывают трупы, Жалко плывут обломки, Яростные акулы Плещутся между них.
Гибель врага лихого Сердцу всегда любезна: Нет состраданью места — Участь одна у всех!..
Радуются матросы, И на спине железной Рыбы железной этой — Шутки, гармошка, смех.
Но загудел пропеллер — Мчится стальная птица, Бомба назревшей каплей В лапе ее висит.
Лодка ушла в пучину И под водой таится, Кружит над нею птица, Хищную тень следит.
Бомба гремит за бомбой; Словно киты, фонтаны Алчно они вздымают, Роют и глубь, и дно...
Ранена субмарина, И из разверстой раны Радужное всплывает Масляное пятно.
Море пустынно. Волны Ходят неспешным ходом, Чайки, свистя крылами, Стонут со всех сторон...
Кто-то светловолосый Тихо идет по водам, Траурен на зеленом Белый Его хитон.
Арсений Несмелов
Пролог
Андрею Белому
Ты держишь мир в простёртой длани, И ныне сроки истекли… В начальный год Великой Брани Я был восхищен от земли.
И, на замок небесных сводов Поставлен, слышал, смуты полн, Растущий вопль земных народов, Подобный рёву бурных волн.
И с высоты непостижимой Низвергся Вестник, оку зримый, Как вихрь сверлящей синевы. Огнём и сумраком повитый, Шестикрылатый и покрытый Очами с ног до головы.
И, сводом потрясая звездным, На землю кинул он ключи, Земным приказывая безднам Извергнуть тучи саранчи, Чтоб мир пасти жезлом железным.
А на вратах земных пещер Он начертал огнём и серой: «Любовь воздай за меру мерой, А злом за зло воздай без мер».
И, став как млечный вихрь в эфире, Мне указал Весы: «Смотри: В той чаше — мир; в сей чаше — гири: Всё прорастающее в мире Давно завершено внутри».
Так был мне внешний мир показан И кладезь внутренний разъят. И, знаньем звёздной тайны связан, Я ввержен был обратно в ад.
Один среди враждебных ратей — Не их, не ваш, не свой, ничей — Я голос внутренних ключей, Я семя будущих зачатий.
Максимилиан Волошин
И год второй к концу склоняется… И год второй к концу склоняется, Но так же реют знамена, И так же буйно издевается Над нашей мудростью война.
Вслед за ее крылатым гением, Всегда играющим вничью, С победной музыкой и пением Войдут войска в столицу. Чью?
И сосчитают ли потопленных Во время трудных переправ, Забытых на полях потоптанных, И громких в летописи слав?
Иль зори будущие, ясные Увидят мир таким, как встарь, Огромные гвоздики красные И на гвоздиках спит дикарь;
Чудовищ слышны ревы лирные, Вдруг хлещут бешено дожди, И всё затягивают жирные Светло-зеленые хвощи.
Не всё ль равно? Пусть время катится, Мы поняли тебя, земля! Ты только хмурая привратница У входа в Божие Поля.
Николай Гумилёв
ПАМЯТЬ ^
Тревожат память городов Полузабытые названья: Пржемышль, Казимерж, Развадов, Бои на Висле и на Сане...
Не там ли, с сумкой полевой С еще не выгоревшим блеском, Бродил я, юный и живой, По пахотам и перелескам?
И отзвук в сердце не умолк Тех дней, когда с отвагой дерзкой Одиннадцатый гренадерский Шел в бой фанагорийский полк! —
И я кричал и цепи вел В просторах грозных, беспредельных, А далеко белел костел, Весь в круглых облачках шрапнельных...
И после дымный был бивак, Костры пожарищами тлели, И сон, отдохновенья мрак, Души касался еле-еле.
И сколько раз, томясь без сна, Я думал, скрытый тяжкой мглою, Что ты, последняя война, Грозой промчишься над землею.
Отгромыхает краткий гром, Чтоб никогда не рявкать больше, И небо в блеске голубом Над горестной почиет Польшей.
Не уцелеем только мы — Раздавит первых взрыв великий!.. И утвердительно из тьмы Мигали пушечные блики.
Предчувствия и разум наш, Догадки ваши вздорней сплетни: Живет же этот карандаш В руке пятидесятилетней!
Я не под маленьким холмом, Где на кресте исчезло имя, И более ужасный гром Уже хохочет над другими!
Скрежещет гусеничный ход Тяжелой танковой колонны, И глушит, как и в давний год, И возглас мужества, и стоны!
Арсений Несмелов
Армагеддон
Л. С. Баксту
«Три духа, имеющие вид жаб… соберут царей вселенной для великой битвы… в место, называемое Армагеддон…»
Откровение, XVI, 12—16
Положив мне руки на заплечье (Кто? — не знаю, но пронзил испуг И упало сердце человечье…) Взвёл на холм и указал вокруг.
Никогда такого запустенья И таких невыявленных мук Я не грезил даже в сновиденьи! Предо мной, тускла и широка, Цепенела в мёртвом исступленьи Каменная зыбь материка.
И куда б ни кинул смутный взор я — Расстилались саваны пустынь, Русла рек иссякших, плоскогорья; По краям, где индевела синь, Громоздились снежные нагорья И клубились свитками простынь Облака. Сквозь огненные жёрла Тесных туч багровые мечи Солнце заходящее простёрло… Так прощально гасли их лучи, Что тоскою мне сдавило горло И просил я: «Вещий, научи: От каких планетных ураганов Этих волн гранитная гряда Взмыта вверх?» И был ответ: «Сюда По иссохшим ложам океанов Приведут в день Страшного Суда Трое жаб царей и царства мира Для последней брани всех времён.
Камни эти жаждут испокон Хмельной желчи Божьего потира. Имя этих мест — Армагеддон».
Максимилиан Волошин
Командиру 5-го Александровскго полка (Никитину) В вечерний час на небосклоне Порой промчится метеор. Мелькнув на миг на темном фоне, Он зачаровывает взор.
Таким же точно метеором, Прекрасным огненным лучом, Пред нашим изумленным взором И Вы явились пред полком.
И, озаряя всех приветно, Бросая всюду ровный свет, Вы оставляете заметный И — верьте — незабвенный след.
Взгляните: вот гусары смерти… Взгляните: вот гусары смерти! Игрою ратных перемен Они, отчаянные черти, Побеждены и взяты в плен.
Зато бессмертные гусары, Те не сдаются никогда, Войны невзгоды и удары Для них как воздух и вода.
Ах, им опасен плен единый, Опасен и безумно люб, Девичьей шеи лебединой И милых рук, и алых губ.
Николай Гумилёв
РОДИНЕ
Россия! Из грозного бреда Двухлетней борьбы роковой Тебя золотая победа Возводит на трон золотой...
Под знаком великой удачи Проходят последние дни, И снова былые задачи Свои засветили огни.
Степей снеговые пространства, Лесов голубая черта... Намечен девиз Всеславянства На звонком металле щита...
Россия! Десятки наречий Восславят твое бытие. Герои подъяли на плечи Великое горе твое.
Но сила врагов - на закате, Но мчатся, Святая Земля, Твои лучезарные рати К высоким твердыням Кремля!
Арсений Несмелов
Над законченной книгой
Не ты ли В минуту тоски Швырнул на землю Весы и меч И дал безумным Свободу весить Добро и зло?
Не ты ли Смесил народы Густо и крепко, Заквасил тесто Слезами и кровью И топчешь, грозный, Грозды людские В точиле гнева?
Не ты ли Поэта кинул На стогны мира Быть оком и ухом?
Не ты ли Отнял силу у рук И запретил Сложить обиды В глубокой чаше Земных весов, Но быть назначил Стрелой, указующей Разницу веса?
Не ты ли Неволил сердце Благословить Убийц и жертву, Врага и брата?
Не ты ли Неволил разум Принять свершенье Непостижимых Твоих путей Во всём гореньи Противоречий, Несовместимых Для человечьей Стеснённой мысли?
Так дай же силу Поверить в мудрость Пролитой крови;
Дозволь увидеть Сквозь смерть и время Борьбу народов, Как спазму страсти, Извергшей семя Всемирных всходов!
Максимилиан Волошин
Её Императорскому Высочеству великой княжне Анастасии Николаевне ко дню рождения Сегодня день Анастасии, И мы хотим, чтоб через нас Любовь и ласка всей России К Вам благодарно донеслась.
Какая радость нам поздравить Вас, лучший образ наших снов, И подпись скромную поставить Внизу приветственных стихов.
Забыв о том, что накануне Мы были в яростных боях, Мы праздник пятого июня В своих отпразднуем сердцах.
И мы уносим к новой сече Восторгом полные сердца, Припоминая наши встречи Средь царскосельского дворца.
Прапорщик Н. Гумилев. Царскосельский лазарет. Большой Дворец
Наступление Та страна, что могла быть раем, Стала логовищем огня, Мы четвертый день наступаем, Мы не ели четыре дня.
Но не надо яства земного В этот страшный и светлый час, Оттого что Господне слово Лучше хлеба питает нас.
И залитые кровью недели Ослепительны и легки, Надо мною рвутся шрапнели, Птиц быстрей взлетают клинки.
Я кричу, и мой голос дикий, Это медь ударяет в медь, Я, носитель мысли великой, Не могу, не могу умереть.
Словно молоты громовые Или воды гневных морей, Золотое сердце России Мерно бьется в груди моей.
И так сладко рядить Победу, Словно девушку, в жемчуга, Проходя по дымному следу Отступающего врага.
Николай Гумилёв
* * * Когда в тоске самоубийства Народ гостей немецких ждал, И дух суровый византийства От русской Церкви отлетал,
Когда приневская столица, Забыв величие свое, Как опьяненная блудница, Не знала, кто берет ее,
Мне голос был. Он звал утешно, Он говорил: "Иди сюда, Оставь свой край, глухой и грешный, Оставь Россию навсегда. Я кровь от рук твоих отмою, Из сердца выну черный стыд, Я новым именем покрою Боль поражений и обид".
Но равнодушно и спокойно Руками я замкнула слух, Чтоб этой речью недостойной Не осквернился скорбный дух. Осень 1917
Анна Ахматова |
|
Белизна—угроза черноте… (М. Цветаева) |