Виктор Зорин

1/2/

Семь малиновых фуражек

 

Шли в разведку мы однажды:

С песнями, как на парад…

«Семь малиновых фуражек»

Называли наш отряд.

 

Нам в напутствие полковник

Произнёс, вздохнув слегка:

- Может, уж не доведётся

Встретиться нам никогда.

 

Нас вело сквозь ночи сажу

(Мы – давно не новички)

В этот памятный овражек

Недалече от реки.

 

Капитан Сумской в засаде

У дорожки «номер взял».

Я узнал лишь после боя,

Как он свой рубеж держал.

 

Как, весь пулями сечённый,

Смерти слал проклятья он

И, до срока обречённый,

Досылал тугой патрон.

 

Помогал ему Проталин –

Юный худенький корнет…

Их, исколотых штыками,

Я нашёл в подлунный свет.

 

Вдумчивый поручик Смолин

В направленьях рассчитал,

Где врага настигнет пуля

В самый точный интервал.

 

Мы на той «границе смерти»

Положили красных рать…

Пусть, не рать – две с малым роты,-

Им теперь уже не встать.

 

Показались цепи вражьи

Утром, в красную зарю.

- Вы узнаете «фуражек»! –

Я им тихо говорю.

 

Пулемёт со мною замер,

Коля ленту подхватил.

Подпустил я их и разом

Первые ряды срубил.

 

Казачок Тимоха-снайпер

Комиссара подстрелил

И тачанку всю с прислугой

Под откос в овраг свалил.

 

Что ни выстрел – прямо в точку,-

Удивляться я устал…

Как ребёнок он в ту ночку

На боку в песке лежал.

 

Вдруг: матросы с речки лезут

И - бегут, крича сквозь гул.

Смолин трёх штыком подрезал,

Пулями троих согнул.

 

Пулемёт мы повернули

С Колей,

И – давай косить.

Только наш спаситель Смолин

Приказал уж долго жить…

 

Шли в шеренгу, в одиночку,

Взвод верхами подскочил,

Все – на нас, а пулемётик

С перегрева не строчил.

 

Молчаливый Савотеев –

На коня, да – в перескок,

И, срывая красным шеи,

За собой повёл в лесок.

 

Было их, наверно, десять.

Был герой, как перст - один,

Но никто не возвратился,

Из погнавшихся за ним.

 

Пулемёт очнулся, вздрогнул,

Раз вздохнул – и стал стрелять.

Палец мой в гашетку впился,

Враг споткнулся – и бежать!

 

Падали и уползали,

Кто-то – наземь, кто-то – прочь…

А кровавый дикий вечер

Утекал за солнцем в ночь.

 

Оглянулся:

-Где же Коля? –

Мой душевный верный друг.

Ленты мне давал вот только…

…Он сквозь мир смотрел на юг.

 

 

Как мне пережить потерю?

Мы же с ним – навек друзья?!..

И закрыл глаза я Коле,

Но погиб не он, а – я.

 

Я всю ночь копал могилы

И укладывал ребят,

И крестами всех крестил их

На последний наш парад.

 

Тот простой в степи овражек –

Как от шашки, в сердце след.

Шесть родных моих фуражек

Ждал малиновый рассвет.

 

 

Нам не дано

 

Нам не дано услышать светлый звон

И гул людской у врат казнённых храмов,

Но пусть звучит в душе набатом он,

Чтобы не дать нам превратиться в хамов.

 

 

Прощание

 

Спасибо, друг, за мой последний час,

Когда рассветом ярко-рыжим

Смерть каждый миг подстерегала нас

Обоих.

Цепи красных - ближе, ближе...

 

И в той пронзительной, усталой тишине

(прощанья слёзы нас душили)

Я попросил: "Не плачь, друг, обо мне,-

Лишь помолись за бедную Россию".

 

Я покидал его, слабеющий от ран;

Он рядом был - трагически и просто

И распускались в утреннюю рань

Родные незабудки на погостах.

 

 

Памяти адмирала Колчака

 

Чудные ветки в кружеве инея;

«Доброго утречка вам, господа!..»,

А в предрассветное небо синее

Полярная догорала звезда.

 

Ведут к реке за  окраиной города

И всем наплевать, в чём пленных вина.

На волосах, стриженных коротко –

Снег или седина.

 

Разбили лёд, подвели адмирала.

В рядах нетерпение: «Давайте шлёпнем…»,

И что-то им объяснить пыталась

Случайная чайка в крике взлётном.

 

Скрипнул снег. Из пустой немоты

Дышит палач за спиной с револьвером.

Пролаяли выстрелы. Всхлип воды

Оплакал русского офицера... 

 

 

Крым

 

Щетиня изрытую плоть Перекопа,

Торчали наши штыки из окопов.

Мёрзлой грязью, лужами сонными

Тёк неприятель живыми волнами.

 

А в это время корабль у пристани

Прощался с русской землёй искренне.

Там – наши родные с глазами мокрыми,

А мы были просто – последней отмелью.

 

Сквозь грохот и душащий запах серы

Слышу крик:"Господа офицеры!»

Я жадно вдохнул дым папиросы,

Стряхнул с сапога капелек россыпь.

 

Перешагнув через тел гору,

Как гром,- передёрнули мы затворы.

На чёрном чёрные встали цепи,

И страх пополз в комиссарские кепи.

 

Дорогой на небо таяли роты:

Мы шли в штыковую на пулемёты…

Мы уходили

 

Мы уходили... Берег Крыма

Качался, словно нам махал,

И плакал на груди у сына

Какой-то старый генерал.

 

Наутро плач встревожил детский

И крик муллы в дрожащий зной.

Сошёл на берег я турецкий,

Обратно нас не ждал - родной.

 

Мы уходили на Балканы,

Во Францию и Парагвай,

Как будто вечные цыгане,

Как праотцы,- теряя Рай.

 

Там, за кормой, в пучине синей

Остался юный адъютант.

Вчера лишь - подданый России,

Сегодня - русский эмигрант.

 

Домой со смертью возвратились,

И на чужбине свет храня:

Мы Родину всегда любили

Гораздо больше, чем себя.

 

 

Реквием

 

Сапог комиссара, от крови бурый,

Пинает и топчет Серебряный век:

Уста - за печатью красной цензуры,

Глаза - за печатью сомкнутых век.

 

 

Ностальгия

 

По тихим церквям льётся ладана запах,

Роняет слезу восковую свеча:

О небе высоком, о душах распятых

Тревожит её вековая печаль.

 

Ответы держать нам пора наступает

Господь всем прощает грехи, а потом

За стаей грачей юнкера улетают

В страну русских песен по имени «дом»!

 

Бушует весна, плачут соком берёзы,

- «Как в нашей России!» – томится душа…

В тумане сиреневом горькие слёзы

Застыли в глазах и мешают дышать.

 

Прости сыновей своих, Матерь Святая,-

Нахлынет опять журавлиная грусть:

Как хочется в небо взмыть белою стаей

Хотя бы коснуться тебя, моя Русь.

 

И мы бережём до последнего вздоха

Черты дорогого до боли лица,

А сердце кричит и летит издалёка

В тот шёпот берёз у родного крыльца.

 

 

Слепые

 

Он – священник, она – слепая,

Жизнь былую за спину бросая,

Из безбожного «нового рая»

Уходили вдвоём в никуда.

 

Нет прихода, сожгли иконы, -

У людей без креста нет законов;

Ночью снятся расстрелянных стоны,

От безверия в доме – беда.

 

Ряса порвана в долгих скитаниях...

Вот – идут, а навстречу – компания,

Самогоном отметившись ранее,

Стая буйных, хмельных вояк.

 

- Глянь: им скучно гулять в одиночку!

- Что, отец, бог не вылечил дочку?

Тут, ногой зацепившись за кочку,

Нрав решил показать вожак.

 

- Стой-ка, поп, я с тобой потолкую:

Подари мне цепочку «святую»!..

Он швыряет на землю слепую,

И за крестик хватает рука.

 

Встретил бешеный взгляд глаза строгие;

- Митька, брось его! Это ж – убогие!..

И глаза вдруг безбожника проняли –

Оттолкнул от себя старика.

 

В сёла с тихими, мёртвыми храмами

Парни шли с разговорами пьяными;

Все - неверием обуянные,

Обсуждая бесплатный цирк.

 

Снова – в путь двоим по бездорожью,

И увидела девушка с дрожью,

Как безжизненно и безнадёжно

Уходили чужие слепцы.

 

 

Дамам Серебряного века

 

Ах, дамы…

Звон Серебряного века

Умолк с разбитыми колоколами,

И новый век - железная опека,

Он жизни пожирает, словно пламя.

 

Вы - иероглиф тонкой женской сути,

Сокрывший нежность и святую верность,

Волшебный блеск душевной ртути

И королевскую небрежность.

 

На поселеньях, на лесоповалах

Вас мучили, вас на лубянках били

За то, что вы любили адмиралов,

За тех, кого - увы! - недолюбили.

 

Вас не изменят новые одежды:

В грязи житейской и в словесной пыли

Вы были Светом, Верою, Надеждой!

Но никогда «советскими» не были.

 

 

Домой

 

Словно белые птицы,

Облака улетают.

Унося чьи-то лица,

Перья в небо роняют.

 

Обнимите крылами

Что народ наш оплакал:

По-над Доном - на Крым,

На восток и на запад!

 

Вас заря обжигает,

Красным отблеском ранит,

Но Господь белой стаей

Всех домой возвращает.

Белизна—угроза черноте… (М. Цветаева)

Hosted by uCoz