|
Виктор Зорин Семь малиновых фуражек
Шли в разведку мы однажды: С песнями, как на парад… «Семь малиновых фуражек» Называли наш отряд.
Нам в напутствие полковник Произнёс, вздохнув слегка: - Может, уж не доведётся Встретиться нам никогда.
Нас вело сквозь ночи сажу (Мы – давно не новички) В этот памятный овражек Недалече от реки.
Капитан Сумской в засаде У дорожки «номер взял». Я узнал лишь после боя, Как он свой рубеж держал.
Как, весь пулями сечённый, Смерти слал проклятья он И, до срока обречённый, Досылал тугой патрон.
Помогал ему Проталин – Юный худенький корнет… Их, исколотых штыками, Я нашёл в подлунный свет.
Вдумчивый поручик Смолин В направленьях рассчитал, Где врага настигнет пуля В самый точный интервал.
Мы на той «границе смерти» Положили красных рать… Пусть, не рать – две с малым роты,- Им теперь уже не встать.
Показались цепи вражьи Утром, в красную зарю. - Вы узнаете «фуражек»! – Я им тихо говорю.
Пулемёт со мною замер, Коля ленту подхватил. Подпустил я их и разом Первые ряды срубил.
Казачок Тимоха-снайпер Комиссара подстрелил И тачанку всю с прислугой Под откос в овраг свалил.
Что ни выстрел – прямо в точку,- Удивляться я устал… Как ребёнок он в ту ночку На боку в песке лежал.
Вдруг: матросы с речки лезут И - бегут, крича сквозь гул. Смолин трёх штыком подрезал, Пулями троих согнул.
Пулемёт мы повернули С Колей, И – давай косить. Только наш спаситель Смолин Приказал уж долго жить…
Шли в шеренгу, в одиночку, Взвод верхами подскочил, Все – на нас, а пулемётик С перегрева не строчил.
Молчаливый Савотеев – На коня, да – в перескок, И, срывая красным шеи, За собой повёл в лесок.
Было их, наверно, десять. Был герой, как перст - один, Но никто не возвратился, Из погнавшихся за ним.
Пулемёт очнулся, вздрогнул, Раз вздохнул – и стал стрелять. Палец мой в гашетку впился, Враг споткнулся – и бежать!
Падали и уползали, Кто-то – наземь, кто-то – прочь… А кровавый дикий вечер Утекал за солнцем в ночь.
Оглянулся: -Где же Коля? – Мой душевный верный друг. Ленты мне давал вот только… …Он сквозь мир смотрел на юг.
Как мне пережить потерю? Мы же с ним – навек друзья?!.. И закрыл глаза я Коле, Но погиб не он, а – я.
Я всю ночь копал могилы И укладывал ребят, И крестами всех крестил их На последний наш парад.
Тот простой в степи овражек – Как от шашки, в сердце след. Шесть родных моих фуражек Ждал малиновый рассвет.
Нам не дано
Нам не дано услышать светлый звон И гул людской у врат казнённых храмов, Но пусть звучит в душе набатом он, Чтобы не дать нам превратиться в хамов.
Прощание
Спасибо, друг, за мой последний час, Когда рассветом ярко-рыжим Смерть каждый миг подстерегала нас Обоих. Цепи красных - ближе, ближе...
И в той пронзительной, усталой тишине (прощанья слёзы нас душили) Я попросил: "Не плачь, друг, обо мне,- Лишь помолись за бедную Россию".
Я покидал его, слабеющий от ран; Он рядом был - трагически и просто И распускались в утреннюю рань Родные незабудки на погостах.
Памяти адмирала Колчака
Чудные ветки в кружеве инея; «Доброго утречка вам, господа!..», А в предрассветное небо синее Полярная догорала звезда.
Ведут к реке за окраиной города И всем наплевать, в чём пленных вина. На волосах, стриженных коротко – Снег или седина.
Разбили лёд, подвели адмирала. В рядах нетерпение: «Давайте шлёпнем…», И что-то им объяснить пыталась Случайная чайка в крике взлётном.
Скрипнул снег. Из пустой немоты Дышит палач за спиной с револьвером. Пролаяли выстрелы. Всхлип воды Оплакал русского офицера...
Крым
Щетиня изрытую плоть Перекопа, Торчали наши штыки из окопов. Мёрзлой грязью, лужами сонными Тёк неприятель живыми волнами.
А в это время корабль у пристани Прощался с русской землёй искренне. Там – наши родные с глазами мокрыми, А мы были просто – последней отмелью.
Сквозь грохот и душащий запах серы Слышу крик:"Господа офицеры!» Я жадно вдохнул дым папиросы, Стряхнул с сапога капелек россыпь.
Перешагнув через тел гору, Как гром,- передёрнули мы затворы. На чёрном чёрные встали цепи, И страх пополз в комиссарские кепи.
Дорогой на небо таяли роты: Мы шли в штыковую на пулемёты… Мы уходили
Мы уходили... Берег Крыма Качался, словно нам махал, И плакал на груди у сына Какой-то старый генерал.
Наутро плач встревожил детский И крик муллы в дрожащий зной. Сошёл на берег я турецкий, Обратно нас не ждал - родной.
Мы уходили на Балканы, Во Францию и Парагвай, Как будто вечные цыгане, Как праотцы,- теряя Рай.
Там, за кормой, в пучине синей Остался юный адъютант. Вчера лишь - подданый России, Сегодня - русский эмигрант.
Домой со смертью возвратились, И на чужбине свет храня: Мы Родину всегда любили Гораздо больше, чем себя.
Реквием
Сапог комиссара, от крови бурый, Пинает и топчет Серебряный век: Уста - за печатью красной цензуры, Глаза - за печатью сомкнутых век.
Ностальгия
По тихим церквям льётся ладана запах, Роняет слезу восковую свеча: О небе высоком, о душах распятых Тревожит её вековая печаль.
Ответы держать нам пора наступает Господь всем прощает грехи, а потом За стаей грачей юнкера улетают В страну русских песен по имени «дом»!
Бушует весна, плачут соком берёзы, - «Как в нашей России!» – томится душа… В тумане сиреневом горькие слёзы Застыли в глазах и мешают дышать.
Прости сыновей своих, Матерь Святая,- Нахлынет опять журавлиная грусть: Как хочется в небо взмыть белою стаей Хотя бы коснуться тебя, моя Русь.
И мы бережём до последнего вздоха Черты дорогого до боли лица, А сердце кричит и летит издалёка В тот шёпот берёз у родного крыльца.
Слепые
Он – священник, она – слепая, Жизнь былую за спину бросая, Из безбожного «нового рая» Уходили вдвоём в никуда.
Нет прихода, сожгли иконы, - У людей без креста нет законов; Ночью снятся расстрелянных стоны, От безверия в доме – беда.
Ряса порвана в долгих скитаниях... Вот – идут, а навстречу – компания, Самогоном отметившись ранее, Стая буйных, хмельных вояк.
- Глянь: им скучно гулять в одиночку! - Что, отец, бог не вылечил дочку? Тут, ногой зацепившись за кочку, Нрав решил показать вожак.
- Стой-ка, поп, я с тобой потолкую: Подари мне цепочку «святую»!.. Он швыряет на землю слепую, И за крестик хватает рука.
Встретил бешеный взгляд глаза строгие; - Митька, брось его! Это ж – убогие!.. И глаза вдруг безбожника проняли – Оттолкнул от себя старика.
В сёла с тихими, мёртвыми храмами Парни шли с разговорами пьяными; Все - неверием обуянные, Обсуждая бесплатный цирк.
Снова – в путь двоим по бездорожью, И увидела девушка с дрожью, Как безжизненно и безнадёжно Уходили чужие слепцы.
Дамам Серебряного века
Ах, дамы… Звон Серебряного века Умолк с разбитыми колоколами, И новый век - железная опека, Он жизни пожирает, словно пламя.
Вы - иероглиф тонкой женской сути, Сокрывший нежность и святую верность, Волшебный блеск душевной ртути И королевскую небрежность.
На поселеньях, на лесоповалах Вас мучили, вас на лубянках били За то, что вы любили адмиралов, За тех, кого - увы! - недолюбили.
Вас не изменят новые одежды: В грязи житейской и в словесной пыли Вы были Светом, Верою, Надеждой! Но никогда «советскими» не были.
Домой
Словно белые птицы, Облака улетают. Унося чьи-то лица, Перья в небо роняют.
Обнимите крылами Что народ наш оплакал: По-над Доном - на Крым, На восток и на запад!
Вас заря обжигает, Красным отблеском ранит, Но Господь белой стаей Всех домой возвращает. |
|
Белизна—угроза черноте… (М. Цветаева) |
