|
Поэзия Белого Движения |
|
Любовь Столица
*** Лампаду синюю заправила Перед московскою иконой, Благословенной, серебренной, И встала около за правило Творить молитвы и поклоны.
Вдруг воздух комнаты натопленной Запах знакомой чайной розой И лёгкой – русской – папиросой… Качнулась, ахнула озлобленно, Взглянула, полная вопроса…
Два слова. Два лишь! И… всё брошено. Вновь – мир, и лунный хлад крещенский, И санный путь, наш деревенский, И лик твой нежный, запорошенный, Тот лик таинственнейше женский!..
Кафе: убитые латании, Хромающие уанстепы. И мнилось – вдруг леса и степи, И птичий свист, и пчёл летания!.. Нет, не порвать мне наши цепи.
Весной московской, волжской, крымскою Мы связаны нерасторжимо. Прости, Господь! Одной земли мы, - Сквозь грех и радость серафимскую Несём обет свой нерушимо.
ХОРУГВЬ
Чудесен лес наш, лес берёзовый На всхолми, как и в болоте, В начале года иль в конце, - Весной – в русальной зеленце, Потом – в иконной позолоте, И после – оголено-розовый…
Хорош, прямится ль, солнцем залитый, Меж ландышей бело атласясь, Средь снежных никнет ли зыбей, Качая алых снегирей, Иль, кистью осени окрасясь, Роняет лист, развитый за – лето…
Но всё ж чудесный лес хоругвенный, В Москве, в Архангельском соборе, В таинственнейшей тьме и тле, - Лес, выросший не на земле, А в воздухе при ратном споре – Лес безглагольно-златобуквенный!
В бахромах, бисерах оборванных, В шелках поблекло-бирюзовых, В истлело-розовых парчах, - Шумит он о щитах, мечах, Победных кличах, смертных зовах, О вороных конях и воронах…
Шумит о днях Царьграда, Киева, Бородина и Куликова, О блеске дел, престолов, глав… Он – летописец русских слав! И стягов новых, рати новой Ждут не склонённые древки его.
Его взрастили наши прадеды, И он, их кровью щедро полит, Удержан тысячами рук, - Баян великих русских мук… О, как душа горит и волит Принять те ж муки и награды те!
ВИДЕНИЕ Кто-то скачет в русских чащах В мраке ночи и хвой, - В горностаях, свет лучащих, В латах медных, в лад звучащих, Заревой, роковой…
На устах улыбка светит, Гнев горит из очей. Ствол, валун крестом он метит, - И наводит дивный трепет На зверей, на людей.
Кто-то мчит по русским топям В мути марев и мхов, - На коне с плясучим топом И с жезлом, подобным копьям, - Златобров и суров.
Месть таится под пятою, А рука милость льёт. Он кропит святой водою Край, окапанный рудою, Цвет болот и народ.
Не блуждает он, не тонет… А уж входит во град! – Злых жезлом железным гонит, А других на путь свой клонит, Как ягнят ваших стад…
Кто же Он, безмолвноустый, Молодой и святой, И несущий в место пусто Древний крест золотой?!
КАК СТРОИЛАСЬ РУСЬ
В Киеве ясном и в пасмурном Суздале, В холмной Москве и болотистом Питере, Сжав топоры, Внедряясь в боры, Строили наши прародичи Русь. Строили долго, с умом и без устали – Ворогов выгнав и зверя повытуря, Чащу паля, Двигаясь дальше под пламень и хруст. Били, меж делом, лисицу и соболя, Дело же делали в лад, не в особицу – Клали сосну Бревно к бревну, Крепко вгоняли в них гвоздь за гвоздём, Глядь – табуны по порогам затопали, Ульи поют, и смола уже топится. Первые ржи Сияют в глуши. Пахнет в ней хлебом и дымом – жильём. Встретятся с мерею, с чудью, с ордынцами, - Бьются бывало, иль мудро хоронятся. Взор – вдалеке. Своё – в кулаке. Идут или ждут – усмехаются в ус. И зацвели городки за детинцами – Вышки, избушки, соборы и звонницы В пёстром письме, В резной бахроме, В светлых трезвонях… Так строилась Русь. Видно, вернулась пора Иоаннова. Видно, сбирать и отстраивать сызнова Гвоздь за гвоздём Нам, русским, свой дом! Дружно ж, как пращуры, срубим его! Срубим из древа святого, думяного, Не из соснового – из кипарисного И завершим Крестом огневым, Миру вестящим Христа торжество.
ДЕРЕВЕНСКАЯ ЛЮБОВЬ
В красный день, горячий - летний - длинный Полюбилнся они друг дружке. Спели куманика и малина, Тонко пели комары и мушки.
Он - могучий, загорелый, плотный, Засучив порты поверх колена, Вывозил дорогою болотной Серебристое, сухое сено.
А она - стомленная, босая, Низко сдвинув на глаза платочек, Собирала, в бурачок бросая, Огненные ягоды меж кочек.
Отговариваясь усталью и спешкой, Подвезти она вдруг попросила. С ласковой и грозною усмешкой Он кивнул и на воз поднял с силой.
Там шутя, застенчиво и грубо, Сразу обнял в пышной, душной груде. Целовал малиновые губы, Трогал круглые девичьи груди.
А потом они встречались часто За дремливой, золотистой рожью, Обнимаясь до луны глазастой С пылким шепотом, с стыдливой дрожью.
И кругом - в игре простой и страстной Реяли по воздуху толкушки... В летний день - горячий, длинный, красный Полюбилися они друг дружке.
ПАСХАЛЬНАЯ
С. Т. Коненкову
Голубые - в поднебесье - купола Зачинают всеми звездами блестеть, Золотые - в тишине - колокола Зачинают с перезвонами гудеть. И расходятся по зелени лугов Бирюзовая студеная вода, Песни девичьих высоких голосов И овечьи, и гусиные стада. Зачинаю в хороводе я ходить, Плат мой - белый, синий, синий сарафан, Зачинает меня юнош мой любить, Ликом светел, духом буен, силой пьян. На лице моем святая красота Рассветает жарким розовым лучом, А по телу молодая могота Разливается лазоревым ручьем!
ВЕЧЕР
Закраек небес стал малиновым, Закраек болотин - седым, И гонится мостом калиновым Скотина к дворам отпертым.
Проснулись в лесах за туманами Глазастые совы, сычи. Запахло цветами медвяными, Засели кричать дергачи.
И жены торопятся с ведрами Певучий нагнуть журавель, Качая могучими бедрами И грезя про сон и постель.
Мужья уж поют у околицы - От кос их сверканье и лязг, И бороды рыжие колются При встрече в час дремы и ласк.
А бык по задворкам слоняется, Коров вызывая на рык, И солнце, бодая, склоняется - Рудой и неистовый бык!
ПЛОТОВЩИКИ
С полой водою реками бурливыми Тянутся плотовщики. Плесы чертят золотыми извивами, Рыбу сгоняют в пески.
Старые сосны с стволиною розовой Рушат они у воды. Ржавой скобою и вицей березовой Шумно сбивают в плоты.
После несутся ватагою сплоченой Вдоль поворотов речных - Рыжие, ражие, вечно промочены В алых рубахах своих.
Бабы у них молодые, гулливые, Телом крепки и толсты. В темном загаре их лица красивые, В ярких заплатах холсты.
Днем, платомоями да кашеварами, Все они держатся врозь. Вечером сходятся с ласками ярыми, Любятся с тем, с кем пришлось.
Вслед за баржами, белянами, сплавами Тихо на низ уплывут... Под городищами золотоглавыми Стерляди вновь заживут.
У ТРОИЦЫ
К месту, издавна славному, - к Троице, К распрекрасному месту средь ельника, Где, бывало, нетленно покоятся Мощи – Божьего друга, - отшельника, Где искусный звон, Что родник, певуч, А целебный ключ Серебрист, как он, Вот куда чрез болота и чащицы Русь, бывало, в скорбях своих тащится…
Брички бойкие с дужкой расписанной И рыдваны с гербами тяжёлые, Барин пудренный, парень прилизанный, Баба хворая, баба дебелая И святой простец В колпаке литом, И в шитье златом Удалой боец, - Едут, идут из сёл, из поместьица… И вдруг встанут. И радостно крестятся.
Бог привёл!.. Вон – над светлыми взгорками – Колокольня, что пасха затейная. Купола – золотыми просфорками, Кровля трапезной пестро-тавлейная… А внизу торжок – Образки, коржи, Пояски, ковши, Куклы с глянцем щёк… Все – с крестом, с узорочьем, с улыбкою, Пахнет льном, кипарисом и липкою!
Много трав придорожных повымнется, Много горя здесь, в лавре, покинется Нищим высохшим и странноприимнице, А купчихой дородной в гостинице, Где меж постных блюд Самовар поёт, И монах ведёт Речь о Сущем тут. День отходит в тиши, розоватости, С духом ландышей, ладана, святости…
А проходит день в чащах кудрявистых, Среди ельника, можжевельника, В непрерывных молебнах, акафистах Возле – русского Друга – отшельника. За снопами свеч, Под венками лампад Он, как пастырь стад, Бдит, чтоб всех сберечь. Исцеляется, - кто удостоится, Кто спокается, тот успокоится, - И пошли домой Уж с иной душой, Побывавши, бывало, у Троицы.
НЕЗАБВЕННОЕ
Нет ничего-то милее мне Отчизны и Друга крылатого… Памятью верной лелеемы, Манят они, раня и радуя.
Как бы забыть их пыталась я? И как бы могла их отринуть я? С этою страстью и жалостью И сердце моё было б вынуто…
Ах, хоть пред смертью послушать бы Наш благовест, важный, малиновый, Трельки жалейки пастушеской И жаворонков, и малиновок…
Ах, повидать хоть глазочком бы Покос наш цветасто-слепительный, Ширь с голубыми лесочками, Жар-купол на храме Спасителя…
Миром дохнуть бы и кашкою, Костром и кадильными дымами… Съесть хоть пол-ломтика нашего – Ах! – чёрного хлеба сладимого…
И ещё раз насмотреться бы На Лик, что любила единственно Там… и в Болгарии, Греции, В дни сказки… и горестной истины…
Светлые веси московские Да Лик тот с чертами медвянами Ангела образ Рублёвского – Нет ничего их желанней мне.
СЛАДОСТЬ ИИСУСОВА
В душу чудное сходит отишие, - Унялась в ней уныния боль… Не свирель ли в ушах своих слышу я? А в светёлке-то нищей под крышею Как от света бело ль, голубо ль!..
Кто в ней движется, чуть затуманенный, Теплит в сгасшей лампаде огонь? – Лик от венчика роз орумянный… И была, видно, некогда ранена Засквозивгая алым ладонь…
Ах! Грустнейшее око проникнуло Всю меня, как поваленный гроб. И стыдом нестерпимым я вспыхнула, И с постели вскочила… И стихнула У фиалкою пахнущих стоп.
Как учил Ты? И помню ль ученье? Но его я постигла теперь: Царство Божье предвечно-весеннее, Крины, птицы, и слово, и пение, И любовь, победившая смерть!
Дума гордые и любодейные Ты развеял, сверхмудр и сладчайш… И сошла сюда тихость келейная, И поднялися чаши лилейные Из убогих, из глиняных чаш…
Кроме этой, не будет зари иной! И свирели, что дал Ты, любя. Вновь начну житие с ней Мариино, - И исполнится новой игры она, Славословя, Сладчайший, Тебя!
|
|
Белизна—угроза черноте… (М. Цветаева) |
