Евгений ДАНИЛОВ

1/2/3/4

 

Последние сроки

От автора

В пору развенчания в сознании общества самых разных исторических мифов, один пока еще не поко¬леблен, в официальной историографии, во всяком слу¬чае.

Это миф о необходимости и благодетельности уничтожения царской семьи; бессмысленность этого подлого убийства ясна, безусловно, любому нормаль¬ному человеку. Однако, много ли таких в нашем безум¬ном мире?

Давно хотелось мне назвать подлое убийство без суда и следствия подлым убийством.

Впрочем, о каком суде может идти речь примени¬тельно к больному ребенку, пяти женщинам и четырем слугам, вся вина которых состояла в том лишь, что они не пожелали оставить своего Государя и Его Семью в трагический для Родины час.

Спустя девять лет после трагедии в подвале Ипать¬евского дома один из властительных палачей получил заслуженную им пулю, кое-кто сгинул в круговерти сталинского террора чуть позже, а некоторые благопо¬лучно дожили до старости и до персональной пенсии.

Давно зрело в моем сердце желание бросить в лицо палачам и их приспешникам свой «железный стих»...

Вещь, написанная на высокой ноте, почти на крике, за редким исключением, не приемлет двусмысленности и второго дна. Возможно, кто-то усмотрит в этом об¬стоятельстве недостаток поэмы.

Есть, однако же, темы, противоположные всякой двусмысленности и растеканию мысью по древу.

Убийство Государя и Августейшей Семьи несет на себе оттенок мистический и бесовский; оно повлияло на весь дальнейший путь России.

Это убийство открыло одну из самых трагических страниц в истории нашего государства, растянувшую¬ся на годы и десятилетия террора и преступлений, ге¬ноцида против собственного народа.

Пока наше общество не осознает весь трагизм, за¬ключенный в гибели этих одиннадцати человек, нельзя успокаиваться и складывать оружие.

Пусть России, двигавшейся эволюционным путем к стабильности и процветанию, увязнув в крови невин¬ных жертв (только ли этих, спросим мы?), замедлился и исказился.

Господь отошел от сынов своих, и тема богоостав-ленности — прямо или косвенно — стала доминирую¬щей в русской литературе.

Солдаты Железняка, растоптавшие в январе 1918 года кованым сапогом нарождающуюся рус¬скую демократию, не подозревали, что готовят тем самым и свою погибель.

Пренебрежение демократией никому не сходит с рук. Маховик террора, раскрутившись на полную мощ¬ность, не мог не уничтожить и своих создателей.

Русский бунт, бессмысленный и беспощадный, смерчем пройдя над русской землей, не очистил об¬щественную атмосферу, но лишь более сгустил ее.

Россия обратилась в полигон для Хама и Антихрис¬та. Историческая вина большей части народа должна была получить заслуженную кару.

 

Вполне сбылось пророчество Хомякова о том, что народ, так же как и каждый человек, наказывается своими же грехами.

Что следует нам делать в нашем трудном, почти безнадежном положении, чтобы найти себе прощение у Господа — тогда, когда даже Ему прощать трудно?

Средь многих мер, первейшая: осознать преступ¬ность того преступного и бесовского пути, по коему пошел народ (своей ли волею или подчиняясь наси¬лию) и, осознав это, покаяться и вернуться к началам и Заповедям Христовым.

Мне бы хотелось, чтобы в возводимом здании этого осознания и покаяния, лег хотя бы малым камнем и сей скромный труд.

 

Государь Император сегодня расстрелян...

                                                            Из песни

Согласно показаниям очевидцев и участников каз¬ни, Государя Императора и Августейшую Семью, в ночь с 16 на 17 июля 1918 г., расстреляв в подвале ипатьевского дома в Екатеринбурге, еще докалывали штыками.

 

Какие прекрасные лица,

                           И как безнадежно бледны. Наследник, императрица, Четыре великих княжны.

                                                  Георгий Иванов

                 

1.

Ольга, Мария, Анастасия,

Татьяна и отрок, божий раб Алексей...

Нет, не посмеет забыть Россия

Подло убитых своих детей!

Чтоб шума не делать, кололи  штыками,

Потом бросали в огонь тела...

Надо было не сердце иметь, а камень.

И душу выжечь в себе дотла.

Такие, не дрогнув, и Деву Марию

Без колебаний подняли б на штык;

Это нелюди просто, — глаза пустые;

Биться сердце не смеет, немеет язык.

Добавив туда ж четверых невинных,

Чтоб лучше в воду спрятать концы —

На трупы смотрели с наслажденьем звериным:

Не осталось свидетелей, одни мертвецы.

Не осталось свидетелей?! Нет уж, лжете — Невозможно Добро построить на Зле,

На страданьях невинной, убиваемой плоти,

В день тот колокол сам зазвонил в Кремле.

И пронесся над Русью тот звон погребальный,

Как призыв — к отмщенью, как призыв — не забыть.

И в сердцах остался тот день печальный

Как завет — всё запомнить и — не простить.

                 

2.

Лжете вы — остался   один   Свидетель:

Это — мать-Россия, ее — что сильней?

И осталась   память   о мертвых детях —

Ведь забыть невозможно убитых детей...

Их убивали не люди —   звери;

Без суда — просто так — пустили в расход;

Верили в рай на земле? — Не верю.

Эти Господу штык всадили б в живот.

А у Ольги были глаза голубые,

Она в стихи слагала слова;

Нет, не могла их забыть Россия —

Про то, что спаслись — ходила молва.

Но не случился Иван Сусанин,

И не сжалился добрый Бог.

Все выжидал, он не ждал, крестьянин,

Что и ему —   подведут    итог.

Просто возничий неверно правил,

В зенит не взлетел двуглавый орел.

Нас одолели — в игре без правил

Сотни бед и тысячи зол.

И не случилось храброго мужа,

Чтоб, стражу минуя, пришел и спас.

Всё — всуе, и бесы над Русью кружат

С тех пор, как последний их пробил час.

                 

3.

Бился напрасно Воин-Аника,

В светлые дали нацелив взгляд,

И понапрасну Иван Великий

В ночь рассылал свой тяжкий набат.

И не зашлась столица в восторге,

Мир не настал в разоренной стране,

К ним не явился Святой Георгий —

С копием и на белом коне.

Не поразил копием Дракона,

Деву-Россию спасти не сумел.

Из времени она доходят к нам стоны —

Всех тех — кому лагерь или расстрел.

С бойни строить начали «Царство Света»,

С тех пор и пошло, и не счесть смертей;

В шестой части света — зимой и летом

Распинают, о Боже, твоих детей.

Говорю, а кого-то уже распяли,

Помолюсь за него у старых икон;

Всё стоит, не смолкает в черном подвале

Жуткий сдавленный хрип и предсмертный стон.

Я и сам по ступенькам того подвала

Схожу неспешно в смертную стынь;

В память вечную их, не колеблясь ни мало,

Я хочу поминанье сказать: Аминь!..

                 

4.

Аминь! Всем   убитым,   но  и м и   был начат

Длинный список погибших во тьме лагерей,

Список тот нескончаем, и сердце — плачет...

Аминь! Руинам всех русских церквей!

Аминь! Ждавшим казни в подвале черном,

Всем заложникам, сгинувшим в застенках ЧеКа.

Аминь! Всем посеянным, но не вызревшим зернам,

Всем, кончавшим с собою нажатьем курка.

Аминь! Всем погибшим потом, на фронте —

Всем стихам, что избегнуть не сумели огня...

Памяти горькой моей не троньте,

Память — это то, что сильнее меня.

Память, черная память — и жжет, и давит,

Память, вечная память — меня сильней.

Нет, Россия-мать, — она не оставит,

Позабыть не сможет убитых детей!

А княжна другая звалась Татьяна,

Она любила танцы и смех,

Звон шпор, разговор под сенью фонтана —

Только их закололи штыками — всех.

Пустили в расход   такую эпоху,

Такое время загнали в отвал;

Снова вверив всю душу горькому вздоху,

Я схожу по ступенькам в черный подвал.

                 

5.

Верю я — отольются им наши муки,

Этот век пройдет как кошмарный сон;

Из времен окаянных к нам тянутся руки —

Молодых, неповинных, убиенных княжен.

Вместе с ними там был наследник Престола,

Отрок, тоже попавший в эту русскую жуть...

Но и его с ухмылкой веселой

Штыком ударили в самую грудь.

Память, куда ж от нее мне деться,

Разберись-ка, попробуй, где правда, где ложь?

Что для этих безумцев слеза младенца,

Если жизнь миллионов не ставят и в грош.

Воспоминания в памяти бродят,

Словно в дубовых бочках — вино.

Это было не с нами — вроде,

А если и с нами, то очень давно.

Так давно, что можно уже не помнить,

Так давно, что можно уже — забыть.

Но объясните тогда — кого мне

Обожествлять — и кого любить?

Неужели же этих, похлебкой кровавой

Накормивших до рвоты свою страну?

Нет, можно найти в пределах державы

Личность получше — и не одну...

                 

6.

Но, к сожалению, это — было,

Словно желчь расходилась злость;

В серых шинелишках встало быдло,

Чтоб уничтожить белую кость.

 

Чтоб уничтожить Правду и Веру,

И обратить Божьи Храмы в дым;

Чтоб заменить все оттенки — серым,

А после — как бесы — сгинуть самим.

Это словно было не здесь, а — где-то,

Боже! Разве муки твои — зазря?

Бабий Яр, Треблинка, варшавское гетто,

Колыма и сибирские лагеря —

 

Всё заслонили и зачеркнули,

И наша скорбь достает до звезд...

Если стольких несчастных догнали пули,

Если столько невинных взошло на крест?

 

Ах, никак не отыщем мы, брат, спасенья —

И выводы наши как жизнь горьки,

И над собою я, полный веселья, —

Слышу тот же голос — примкнуть штыки.

Безверье и ненависть обуяли

Народ наш. Нашел на умы столбняк.

И нынче надобно покаянье,

И очищенье. Иначе никак

 

Не вылезти нам из ямы бездонной,

Не очиститься от крови...

Надо лишь возлюбить Законы,

И приобщиться Христовой Любви!

                 

7.

Они любили смотреть парады,

Когда шаг чеканил гвардейский полк,

И примерять любили наряды —

Так был к лицу им пан-бархат и шелк.

Анна, Мария, Анастасия —

Красавицы. Каждая— шеф полка.

Не поспешила в свой срок Россия,

И роковые пришли срока.

На клавикордах играли гаммы,

Любили Генделя и Рамо...

Но пришел он, день судный, проклятый самый,

Когда им от смерти пришло письмо.

В домашнем театре играли пиесы,

И верили в Бога, который не спас.

Я вижу вас всех, молодые принцессы,

Обернулся трагедией русский наш фарс.

С тех пор и пошло — сплошная драма,

Спрос на героев и на палачей;

А Смерть — такая настырная Дама,

Торопит играть, и кричит — «скорей!»

Ах, память, память, куда же ты манишь,

В какие бездны ведешь меня?

Опять всю душу мою изранишь —

Мучителен жар твоего огня.

                 

8.

Стояла Русь как скала во Вселенной,

Надежда монархий, престолов оплот...

Они не ждали грозы военной,

И верили в свой богоносец-народ...

Они просили у Бога, чтобы

Дарить милосердие Он не отвык;

Но, преисполнены дикой злобы,

Убийцы в сердца их вонзили штык.

Не знали, что ждут буераки да яры —

Их, так часто пред Богом падавших ниц.

Не знали, что будут сидеть комиссары

На розовых пуфах в альковах цариц.

Но Антихрист пришел — и единым ударом

Трон высокий разрушил — Твой.

Но полыхнул мировым пожаром

Сполох выстрела над Невой.

Они молились — спаси нас, Боже.

Защити нас, Россия-мать...

Но уже теснились пьяные рожи,

Готовые грабить и убивать...

        

9.

И в том черном подвале, средь жертв всех прочих,

В венце из терний и алых роз —

Стоит Отец наш, Всеблагий Отче,

Всех грешных Спаситель, милосердный Христос.

Стоят пророки, стоят поэты,

Стоят воители и вожди —

Не скрыты черными водами Леты,

Кто — с петлей на шее, кто — с пулей в груди.

Верили страстно в красивую сказку

Про царство Любви и рай Земли;

А обрели — железную ласку

Топора палача и объятья петли.

Так много было шума и звона,

Так много веры и громких словес —

А что получилось — сплошная   зона,

Где правит насилье, а веры — в обрез.

                 

10.

А что получилось — сплошная скука, Без цели, без веры и без руля;

Скитанье в волнах, маята и мука

Командой брошенного корабля.

А что получилось на самом деле,

Когда весть о «свободе» разнесли провода —

Заиграл крысолов на волшебной свирели,

И мыши пошли — неизвестно куда...

И шли, и тонули, но орды новых

Шагали бодро — только вперед.

На смерть, и страданье, и муки готовы,

Словно смерть их могла приблизить восход.

К Вечному Счастью стремились мыши,

Смерть обретая в водах реки.

Дудочки голос стал глуше и тише,

У многих из них — поседели виски.

 

Единицы остались от прежних многих,

(От рубля осталось два-три копья),

Но с упорством прежним по старой дороге

Зашагали весело сыновья;

Забывая о том, что на этом свете

Не укрыться за Счастьем — от бурь и бед;

Что были отцы их наивны как дети,

И что Вечного Счастья — на свете нет.

И — страданьем своим заработав право

Верить в то, что будет и клясть то, что прошло —

Всё идут, чтобы посмертно кровавою славой

И лавровым венком увенчать чело.

 

С упорством, лучшей достойным доли,

Пробивают в гранитном массиве тоннель —

Сокрушая неволю — для новой неволи,

Забывая, что главное —   путь,   а не   цель.

                 

12.

И раз всё — для цели — у этого века,

Для «Великой Цели», уходящей в туман —

То отходит невольно жизнь человека,

И сам человек — на задний план.

Раз все силы тратятся на созиданье

Храма Счастья, стремящегося в облака,

То нетрудно забыть о строителях зданья,

Что возводится на века.

Но прочность дома зависит от почвы,

На котором стоит он — и прочности стен..

Не очень-то прочно — проверено точно,

Коль внизу трясина — почвы взамен.

Только время еще нам воздаст сторицей,

Этот век пройдет как кошмарный сон,

И возгремит над   белой   столицей

В назначенный срок — колокольный звон.

 

май 1986 —март 1988 гг.

Москва-Тамбов-Алабино-Обнинск-Москва

 

1/2/3/4

Белизна—угроза черноте… (М. Цветаева)

Hosted by uCoz