|
Поэзия Белого Движения |
|
Георгий Адамович
* * * За слово, что помнил когда-то И после навеки забыл, За все, что в сгораньях заката Искал ты и не находил,
И за безысходность мечтанья И холод, растущий в груди, И медленное умиранье Без всяких надежд впереди,
За белое имя спасенья, За темное имя любви Прощаются все прегрешенья И все преступленья твои.
* * * Н.Р. Ночью он плакал. О чем, все равно. (Многое спутано, затаено). Ночью он плакал, и тихо над ним Жизни сгоревшей развеялся дым. Утром другие приходят слова, Перебираю, что помню едва. Ночью он плакал... И брезжил в ответ Слабый, далекий, а все-таки свет.
* * *
Что там было? Ширь закатов блеклых, Золоченых шпилей легкий взлет, Ледяные розаны на стеклах, Лед на улицах и в душах лед.
Разговоры будто бы в могилах, Тишина, которой не смутить... Десять лет прошло, и мы не в силах Этого ни вспомнить, ни забыть.
Тысяча пройдет, не повторится, Не вернется это никогда. На земле была одна столица, Все другое - просто города.
* * *
Наперекор бессмысленным законам, Наперекор неправедной судьбе Передаю навек я всем влюбленным Мое воспоминанье о тебе.
Оно, как ветер, прошумит над ними, Оно протянет между ними нить, И никому неведомое имя Воскреснет в нем и будет вечно жить.
О, ангел мой, холодную заботу, Сочувствие без страсти и огня Как бы по ростовщическому счету Бессмертием оплачиваю я.
* * *
Но смерть была смертью. А ночь над холмом Светилась каким-то нездешним огнем, И разбежавшиеся ученики Дышать не могли от стыда и тоски.
А после... Прозрачную тень увидал Один. Будто имя свое услыхал Другой... И почти уж две тысячи лет Стоит над землею немеркнущий свет.
* * *
Да, да... я презираю нервы, Истерику, упреки, все. Наш мир - широкий, щедрый, верный, Как небеса, как бытие.
Я презираю слезы, - слышишь? Бесчувственный я, так и знай! Скажи, что хочешь... тише, тише... Нет, имени не называй.
Не называй его... а впрочем, Все выдохлось за столько лет, Воспоминанья? Клочья, клочья. Надежды? Их и вовсе нет.
Не бойся, я сильней другого, Что хочешь говори... да, да! Но только нет, не это слово Немыслимое: никогда.
* * *
Осенним вечером в гостинице, вдвоем, На грубых простынях привычно засыпая... Мечтатель, где твой мир? Скиталец, где твой дом? Не поздно ли искать искусственного рая?
Осенний крупный дождь стучится у окна, Обои движутся под неподвижным взглядом. Кто эта женщина? Зачем молчит она? Зачем лежит она с тобою рядом?
Безлунным вечером, Бог знает где, вдвоем, В удушии духов, над облаками дыма... О том, что мы умрем. О том, что мы живем. О том, как страшно все. И как непоправимо.
* * *
Sulmo mihi patria est... Овидий Нам Tristia - давно родное слово. Начну ж, как тот: я родился в Москве. Чуть брезжил день последнего, Второго, В апрельской предрассветной синеве.
Я помнить не могу, но помню, помню Коронационные колокола. Вся в белом, шелестящем, - как сегодня! - Мать улыбаясь в детскую вошла.
Куда, куда? - мы недоумеваем. Какой-то звон, сиянье, пустота... Есть меж младенчеством и раем Почти неизгладимая черта.
Но не о том рассказ...
* * *
Как холодно в поле, как голо, И как безотрадны очам Убогие русские села (Особенно по вечерам). Изба под березой. Болото. По черным откосам ручьи. Невесело жить здесь, но кто-то Мне точно твердит - поживи! Недели, и зимы, и годы, Чтоб выплакать слезы тебе И выучиться у природы Ее безразличью к судьбе.
* * *
З.Г. Там, где-нибудь, когда-нибудь, У склона гор, на берегу реки, Или за дребезжащею телегой, Бредя привычно под косым дождем, Под низким, белым, бесконечным небом, Иль много позже, много, много дальше, Не знаю что, не понимаю как, Но где-нибудь, когда-нибудь, наверно...
Воробьевы горы
Звенит гармоника. Летят качели. "Не шей мне, матерь, красный сарафан". Я не хочу вина. И так я пьян. Я песню слушаю под тенью ели.
Я вижу город в голубой купели, Там белый Кремль - замоскворецкий стан, Дым, колокольни, стены, царь Иван, Да розы и чахотка на панели.
Мне грустно, друг. Поговори со мной. В твоей России холодно весной, Твоя лазурь стирается и вянет.
Лежит Москва. И смертная печаль Здесь семечки лущит, да песню тянет, И плечи кутает в цветную шаль.
1917
* * *
Заходит солнце... Где века Летящие, как голоса и дали? Где декорация? Уж полиняли Земные пастбища и облака.
И я меняюсь. Падает рука Беспомощно, спокойны мысли стали, Гляжу на эту жизнь, - и нет печали, И чужд мне этот звук: тоска.
Но все ж я не подвластен разрушенью. Порою мир одет прозрачной тенью, И по ночам мне страшно иногда,
И иногда мне снится голубое И плещущее море и стада У берегов моей родимой Трои.
1919
* * *
Нет, ты не говори: поэзия - мечта, Где мысль ленивая игрой перевита,
И где пленяет нас и дышит легкий гений Быстротекущих снов и нежных утешений.
Нет, долго думай ты, и долго ты живи, Плачь, и земную грусть, и отблески любви,
Дни хмурые, утра, тяжелое похмелье, Все в сердце береги, как медленное зелье,
И, может, к старости тебе настанет срок Пять-шесть произнести как бы случайных строк,
Чтоб их в полубреду потом твердил влюбленный, Растерянно шептал на казнь приговоренный,
И чтобы музыкой глухой они прошли По странам и морям тоскующей земли.
1919
* * * Холодно. Низкие кручи Полуокутал туман. Тянутся белые тучи Из-за безмолвных полян.
Тихо. Пустая телега Изредка продребезжит. Полное близкого снега Небо недвижно висит.
Господи! И умирая, Через полвека, едва ль Этого мертвого края Я позабуду печаль.
1920
* * *
За стенами летят, ревут моторы, Ложится снег и фонари горят. И хочется домой. Но, верно, скоро Погаснет свет и люди замолчат.
В полупустом театре, чуть белея, У дымно-белых, как луна, ворот Стоит прозрачной тенью Саломея И с отвращеньем голову берет.
И ей, в снегу холодном и в разлуке С халдейским небом, с голубой звездой, Что радости ей наши, или муки, Иль сноба лондонского сон тупой?
1918
* * *
Девятый век у северской земли Стоит печаль о мире и свободе, И лебеди не плещут. И вдали Княгиня безутешная не бродит.
О Днепр, о солнце, кто вас позовет По вечеру кукушкою печальный, Теперь, когда голубоватый лед Все затянул и рог не слышен дальний,
И только ветер над зубцами стен Взметает снег и стонет на просторе, Как будто Игорь вспоминает плен У синего, разбойничьего моря?
1916
* * *
Нам в юности докучно постоянство, И человек, не ведая забот, За быстрый взгляд и легкое убранство Любовь свою со смехом отдает.
Так на заре веселой дружбы с Музой Неверных рифм не избегает слух, И безрассудно мы зовем обузой Поэзии ее бессмертный дух.
Но сердцу зрелому родной и нежный Опять сияет образ дней живых, И точной рифмы отзвук неизбежный Как бы навеки замыкает стих.
1921
* * *
По широким мостам... Но ведь мы все равно не успеем, Эта вьюга мешает, ведь мы заблудились в пути. По безлюдным мостам, по широким и черным аллеям Добежать хоть к рассвету, и остановить, и спасти.
Просыпаясь, дымит и вздыхает тревожно столица. Рестораны распахнуты. Стынет дыханье в груди, Отчего нам так страшно? Иль, может быть, все это снится, Ничего нет в прошедшем, и нет ничего впереди!
Море близко. Светает. Шаги уже меряют где-то, Но как скошены ноги, я больше бежать не могу. О еще б хоть минуту! И щелкнул курок пистолета, Всё погибло, всё кончено... Видишь ты - кровь на снегу.
Тишина. Тишина. Поднимается солнце. Ни слова. Тридцать градусов холода. Тускло сияет гранит. И под черным вуалем у гроба стоит Гончарова, Улыбается жалко и вдаль равнодушно глядит.
1921
* * *
Я не тебя любил, но солнце, свет, Но треск цикад, но голубое море. Я то любил, чего и следу нет В тебе. Я на немыслимом просторе
Любил. Я солнечную благодать Любил. Что знаешь ты об этом? Что можешь рассказать Ветрам, просторам, молниям, кометам?
Да, у меня кружилась голова От неба, от любви, от этой рощи Оливковой... Ну да, слова... Ну да, литература... Надо проще.
Был сад во тьме, был ветерок с высот, Две-три звезды, - что ж не простого в этом? Был голос вдалеке: "Нет, только тот, Кто знал..." - мне одному ответом.
И даже ночь с Чайковским заодно В своем безмолвии предвечном пела О том, что все обречено, О том, что нет ни для чего предела.
"Нет, только тот..." Пойми, я не могу Ясней сказать, последним снам не вторя, Я отплываю, я на берегу Иного, не земного моря.
Я не тебя любил. Но если там, Где все кончается, все возникает, Ты к новым мукам, новым небесам Покорно, медленно... нет, не бывает...
Но если все-таки... не будет, ложь... От одного к другому воплощенью Ты предо мной когда-нибудь пройдешь Неузнаваемой, ужасной тенью,
Из глубины веков я вскрикну: да! Чрез миллионы лет, но как сегодня, Как солнце вечности, о, навсегда, Всей жизнью и всей смертью - помню!
* * *
Ни с кем не говори. Не пей вина. Оставь свой дом. Оставь жену и брата. Оставь людей. Твоя душа должна Почувствовать - к былому нет возврата.
Былое надо разлюбить. Потом Настанет время разлюбить природу, И быть все безразличней, - день за днем, Неделю за неделей, год от году.
И медленно умрут твои мечты. И будет тьма кругом. И в жизни новой Отчетливо тогда увидишь ты Крест деревянный и венок терновый.
* * *
Когда мы в Россию вернемся... о, Гамлет восточный, когда? - Пешком, по размытым дорогам, в стоградусные холода, Без всяких коней и триумфов, без всяких там кликов, пешком, Но только наверное знать бы, что вовремя мы добредем...
Больница. Когда мы в Россию... колышется счастье в бреду, Как будто "Коль славен" играют в каком-то приморском саду, Как будто сквозь белые стены, в морозной предутренней мгле Колышатся тонкие свечи в морозном и спящем Кремле.
Когда мы... довольно, довольно. Он болен, измучен и наг. Над нами трехцветным позором полощется нищенский флаг, И слишком здесь пахнет эфиром, и душно, и слишком тепло. Когда мы в Россию вернемся... но снегом ее замело.
Пора собираться. Светает. Пора бы и двигаться в путь. Две медных монеты на веки. Скрещенные руки на грудь.
* * *
За все, за все спасибо. За войну, За революцию и за изгнанье. За равнодушно-светлую страну, Где мы теперь "влачим существованье".
Нет доли сладостней - все потерять. Нет радостней судьбы - скитальцем стать, И никогда ты к небу не был ближе, Чем здесь, устав скучать, Устав дышать, Без сил, без денег, Без любви, В Париже...
Памяти М. Ц.
Поговорить бы хоть теперь, Марина! При жизни не пришлось. Теперь вас нет. Но слышится мне голос лебединый, Как вестник торжества и вестник бед.
При жизни не пришлось. Не я виною. Литература — шриглашенье в ад, Куда я радостно входил, не скрою, Откуда никому — путей назад.
Не я виной. Как много в мире боли. Но ведь и вас я не виню ни в чем. Всё — по случайности, всё — по неволе. Как чудно жить. Как плохо мы живем.
***
Если дни мои, милостью Бога, На земле могут быть продлены, Мне прожить бы хотелось немного, Хоть бы только до этой весны.
Я хочу написать завещанье. Срок исполнился, все свершено: Прах - искусство. Есть только страданье, И дается в награду оно.
От всего отрекаюсь. Ни звука О другом не скажу я вовек. Все постыло. Все мерзость и скука. Нищ и темен душой человек.
И когда бы не это сиянье, Как могли б не сойти мы с ума? Брат мой, друг мой, не бойся страданья, Как боялся всю жизнь его я...
***
Он милостыни просит у тебя Он - нищий, он протягивает руку. Улыбкой, взглядом, молча, не любя Ответь хоть чем-нибудь на эту муку.
А впрочем, в муке и блаженство есть. Ты не поймешь. Блаженство униженья, Слов сгоряча, ночей без сна. Бог весть Чего... Блаженство утра и прощенья.
|
|
Белизна—угроза черноте… (М. Цветаева) |
