|
Поэзия Белого Движения |
|
Елена Чудинова
1/2 Цесаревич Алексей
Среди бумаг расстрелянного деда - Журнала пожелтевшие листы: Виньетки по углам фотопортрета, Болезненные детские черты.
А глаза так встревоженно С болью смотрят на мир... Носит мальчик Алешинька Генеральский мундир.
Ручки слабые сложены, Золотой эполет... Смотрит мальчик Алешинька Шестьдесят с лишним лет.
Как принять невозможное, Никого не кляня? ...Пред святыми, Алешинька, Заступись за меня! 1981 г
ЮНОСТЬ ДОБРАРМИИ
I. В ранце - томик Марциала, В дневнике - столбы Мелькарта, На столе - кусок коралла И исчерканная карта. Сумасбродны и упрямы, Но стремглав лететь готовы За Ганноном и Де Гамой, И надменным Гумилевым. Дети светлые, когда-то, Не приемля скучной грязи Вы по старому Арбату Возвращались из гимназий; В ранце - томик Марциала, В блеске глаз - томленье бури, А Москва вокруг сияла Куполами по лазури. А сирень - цвела дворами, А пролетка - дребезжала... Стерт булыжник под ногами, В ранце - томик Марциала. Путь в Неведомое снится, А Москва вокруг - случайна... Суждено ли причаститься Сокровенной вечной тайны? Привкус палочек лакричных, Сквозь листву струятся тени, А Москва вокруг - обычна Как цветение сирени, Как румянец гимназистки, Как прямой передник белый... А в селениях неблизких Ядом смазывает стрелы В пышных тканях - дева жрица, С медным телом, с тонким станом... Перед нею бы склониться Проходя по дальним странам! II. Не сбылось, не получилось, Тверже шагом, жестче взглядом, Солнце красное затмилось - Вы пошли сквозь круги Ада. Вы пошли как Русь желала, И не поняли, что снова Воплощаясь оживало В классах читанное "Слово". Без былинного зачина Надорвало землю стоном, Ах, усобица-кручина, Рати к Дону! Рати к Дону! III. Ах, тоска дорог размытых, В пелене дождей - станицы... Так привычен вид убитых, Что не хочется молиться. Грязь одежды липнет к телу, Врос в седло - пять суток кряду. Что слова? "Святое дело"? Слов не надо. Слов не надо. Спать бы ночь без сновидений, Чтоб но бредилось так жарко Тем цветением сирени Во дворе за гулкой аркой. И до дрожи, до волненья Гимназистки смехом звонким На скамейке под сиренью: Рот капризного ребенка И лучистые ресницы... Ах, забывшись в этой муке, Перед нею бы склониться, Целовать бессчетно руки... Над белеными домами Солнце тусклое в зените... - Женя! Прапорщик! Что с Вами? - Так...3адумался. Простите. Страшно, дико, неужели: Крик в глазах и стон негромкий, Навсегда остался Женя На траве сухой и ломкой? - Пусть, Сергей, так все ж поближе К ней, к Москве, так все ж - в России... Вы ж застрелитесь в Париже, На мансарде, в ностальгии, Истомившись, обессилев, В пустоту бросая вызов... Справа легкое навылет На Дону пробито снизу, По утрам - кровавый кашель, Злые губы обметало... Что ж, Сережа, раны Ваши Вас щадят?! Ведь их - немало. Ведь Москвы не будет прежней! Правда ль - храмы там взрывают? Ум мутится без надежды, Русь, далекая, святая! Пусть спасет тебя...кто сможет, У кого достанет силы... Вы застрелитесь, Сережа, Мальчик взбалмошно милый. Чаще всех - сбегать с уроков, Всех в латыни лучше - тоже... Как нелепо и жестоко Вы застрелитесь, Сережа! IV. Льют дожди свинец и слезы, Кто надменным был примером, Кто дарил вам ваши грезы Пал за Русь, Царя и Веру. Смертоносные метели, Снег забвенья на погостах. Даже книги не горели На кострах, на перекрестках! Но кляли, не проклинали В барабанном звонком бое, А замолкших в грязь топтали, Победитель - правый в бое! Только бой доныне длится. Белых стягов реют тени, Станем мы за вас молиться, Память вечна, на колени! Славься дух несотворенный! Мы на щит поднимем снова Все прекрасные легенды О расстреле Гумилева, Встанет все, что нам священно Из забвенья, из могилы, И Царевич убиенный, Слабый мальчик - даст нам силы Чтобы - с поднятый забралом! И с твердостью, и внове, Чтобы Белая воспряла Русь, очнувшись в красной крови.
Лето 1980, Таврическая тетрадь
РУССКИЕ ТЕНИ ВИТЯЗЬ (из детского)
В кольчуге серебряной, в шлеме златом, Скачу я веками сквозь зарево сечь, Я рус волосами и светел челом, Издревле лежит на бедре моем меч. И вновь на Руси наступил мой час, Земли не касаясь летит мой конь, На стяге шелковом трепещет Спас, И гневен в очах его черный огонь. В душе моей вечный пылает пожар, Гнев сердца и мщенье - мое естество, Татарскую тьму, печенегов, хазар Топтали копыта коня моего. И вновь на Руси наступил мой час, Земли не касаясь летит мой конь, На стяге шелковом трепещет Спас И гневен в очах его черный огонь. 1977.
ДОБРЫНЯ НИКИТИЧ Любечанка Малуша, Звездоглаза, быстра... Что все памятишь душу, Чем коришь ты, сестра? Конский слушаешь топот, Ждешь с утра у дороги. Исхлестало осокой Загорелые ноги. Любочанка в запоне Из холстнины серой, За тобою на склоне - Весь наш Любеч замшелый. Землю волоком пашем, Все от века - одно... В дедьем капище нашем Земляно и темно. Скудно родичи жили: Что здесь девке? Погибнет... Я отвез тебя в Киев Из землянины дымной. В речке отблеском лунным Ты припомнилась снова... Заклинаюсь Перуном, Но хотел я худого! Воле светлой княгини Мы перечить но вольны. Князь - твой сын, твой Владимир, Будь хоть этим довольна! Взмыл высоко Добрыня, Худо сталось с тобой, Ты, моя берегиня С темнорусой косой, Любечанка Малуша, Ззездоглаза, быстра... Что все памятишь душу, Чем коришь ты, сестра? 1979
МИХАИЛ ТВЕРСКОЙ Плачут кусты ивняка, В травах растекся хмель. Взору предстала Ока - Диво Рязанских земель. Хмур Михаил Тверской, С князем - татар полки... Кинуться б головой В черный хрусталь Оки! Скалятся, чуя грабеж, Говора их не понять... Княже, скажи, почто ж Вражью ведешь ты рать? В корзне потертом на плечах, В надменном княжием взличьи Он едет, вспоминая страх И твердый взор митрополичий. "Крест целовать?! Волчонку?! Митьке?!" ... Чадил светильник дымной нитью... "Целуй, коль жизнью дорожишь." "Не бысть тому! Ты, поп, блажишь!" "В поруб!" ...И прель сырой темницы. ...Жара. Блестят ордынцев лица... Грех - крест на криве целовать. Грех - слова княжего бежать. ...Пыль позади: пустились рысью. Терзают люто князя мысли. "Возрос волчонок, попустил Спаситель... Стал крут - кость в горло отчинным князьям. Князь - в девять лет, и с десяти - воитель..." ...Княгиня билась: "Митю ?! Не отдам!!" ...И вновь Алексий. Гнев небесный в лике: "Уймися, мать! Не мысли супротив! Идет на Суздаль Дмитрий, князь Великий, Смирись и проводи перекрестив." ... Зубами скрипнул, стал темнее ликом: "Ох, Дмитрий, чай опознаешь вражью рать! Твои наполнят земли смертным криком Пойдут жечь хлеб да девок обдирать. А походя - Рязань. Уйми поганых... Знать снова - пепелища оставлять." А на душе и пасмурно и странно И что-то все же надобно понять... Небо - лазурь. Тверской Хмур, но ведет полки Ивы. Обрыв крутой. Черный хрусталь 0ки. 1978
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ Склизкий стол, пустая чарка, Сумрак кабака... На душе - темно и жарко, Лютая тоска. Громче, громче, отчего же Все слышнее глас: "Царь! Болезный наш! Алеша! Заступись за нас!" Все плывет. Виски сдавило. Сердце теребя: "Да растают вражьи силы! Мы хотим тебя! Мы - убогие, нагие, Горестная Русь!" Мысли страшные... На погибель? Пусть! Дрожь. Чело покрылось потом. Худо, русский люд: Итого сын слаб и кроток, Что отец зол-лют! Весь в крови - дух мертвый, гнилью. Страшно, страшно жить... Надругательства, насилья... Пьешь, а как не пить?! Лучше б в иноки - молиться, Черный хмель томит... Слишком жалок, чтоб вступиться, А душа - болит. 1980
ХРАМ СПАСА НЕРУКОТВОРНОГО ОБРАЗА В СЕЛЕ УБОРЫ В тоске, в и смятении стою, Где снег и доски под ногами... Услышь, о Господи, мою Молитву в разоренном храме! За всех, кто странствует в ночи, Чей разум преисполнен болью, Молюсь, где колокол молчит, С высокой сброшен колокольни. Где сокрушен иконостас, Где Врата Царские разбиты, Где Святая Святых для глаз Стоит, кощунственно открыта, Где свален жалкий грязный хлам, Где мнится: вновь прошли монголы! По белым сводам и стенам - Закатный луч...Где пусто, голо Стою и сердцем слезы лью, И все твержу с земным поклоном: Услышь, о Господи, мою Молитву в храме разоренном! 1980
* * * Февраль. Финляндия. Молочный окоём Туманно слитый с серыми снегами. ...Мы рядом молча ехали вдвоем Почти соприкасаясь стременами. Был на душе прозрачнейший покой, Молчанье было призрачным и строгим. ...Текла колонна хмурою рекой По дочерна растоптанной дороге. Все накануне сказано уже. К разлуке - от случайного ночлега Недолог путь...Созвучные душе О, кроны черных сосен! Серость снега! Мне так небольно это вспоминать, Вернув тебя в февральские туманы! Не хочешь ли ладонью приласкать Родной металл прохладного нагана? О, поверни холодное лицо! Снег в башлыке, откинутом на плечи... Сквозь зубы брось французское словцо, Стегнув коня...Прощай! До новой встречи! До встречи через шесть десятков лет, До юности трагической и новой, Когда мы вспомним утра хмурый свет, И все, что было сказано - до слова. О, за спиной оставленный ночлег! Случайный кров...Кочевье вековое! Молочный тот февраль, финляндский снег... Навстречу Смерти. Вместе. Рядом. Двое. 1984, ноябрь
МАЛОПОНЯТНАЯ БАЛЛАДА
ставшая много понятнее со времен своего написания: в пору моей юности раритетный экземпляр повести "Венедиктов или достопамятные события жизни моей" - авторства никому не известного историка Александра Чаянова безмолвно пылился в фондах ГБЛ
I Венедиктов смеется, меча фараон, Волоса пахнут молотым рисом, "Вашу душу, Булгаков, я бросил на кон, Покоритесь трефовым капризам!" Карты падают, рвется душевная связь, Ангел, Настенька, Бог нам поможет! ...Венедиктов из кресел глядит развалясь Из передней больного вельможи. Не оставит любимого дева в раю, Свой сюжет доведем, как умеем! ..."Князь, признать Вы изволили фишку свою? Гнать шута прикажите лакеям!" Буквы - в масть! Вот разгадка двойного лица, Стол - в три смысла 1! Вот фишки, Россия! Нам играть до конца, нам писать до свинца, Нам на души играть золотые! Обратимся к латинянам, ум их остёр, Скрытым книгам исполнятся сроки, Отлетевшая тень побеждает костер, Не горят совершенные строки! Утро близился, к утру мы будем мертвы, От стола - да не сделаем шагу! ...Пал рассвет в переулки убитой Москвы, Истекающей тряпками флагов. Что ж, Булгаков, проследуй за этой строкой, Сатана проигрался вчистую! И сойдет со страниц сотворенный герой, Продолжая реальность иную. Все страшнее мастей мировая война, Все чернее кровавые нравы, Михаил, за себя говорят имена! Латиняне безбожнейше правы! Оторвись! Изменила наряды игра! Не отринь вожделенья о троне! Уменьшается шпага, как прежде остра, Между пальцев ложиться в ладони. Ах успеть бы, сыскать бы, уж тень на стене, Осиянной камнями рукою, Как под пеною кружав живет в глубине, Что-то жаркое, что-то святое. II. Сериозный, шальной, безумный, Фейерверк золотых зеркал, Не смущаясь молвою шумной Век-любовник цариц ласкал. Сновиденный, степенный. бальный, Пролетевший как краткий миг... В нежном пепле шелков рокайльных Тайно тлеющий жар интриг. 1985
МОСКВА ПЕРВОПРЕСТОЛЬНАЯ
Матушка, Москва Первопрестольная! Снова мнишься ты в неясных снах... Ах, как не хватает колокольного Звона на златых твоих церквах! Сорок сороков гремят малиново, Цокает пролетка позади... Матушка, как тяжко быть отринутым От твоей родительской груди! Хоть бы день вернуть, прожить по-прежнему: Побродить пойти в Нескучный сад, И проехать площадью Манежною Прямо на Арбат, родной Арбат... В дом вбежать в знакомом переулочке, Дверь рвануть в дубовый кабинет, Где в двух окнах скверик перед булочной, Пыльный вид, привычный с детских лет! О, века и земли чужедальние! Матушка-Москва, сквозь темень их, Выслушай любви слова прощальные От детей загубленных твоих. 1979
1/2 |
|
Белизна—угроза черноте… (М. Цветаева) |