|
Поэзия Белого Движения |
|
Юрий Терапиано
*** Господи, Господи, ты ли Проходил, усталый, стократ Вечером, в облаке пыли, Мимо этих простых оград. И на пир в галилейской Кане Между юношей, между жён Ты входил, не огнём страданья, Но сиянием окружён. В час, когда я сердцем с Тобою, И на ближних зла не таю, Небо чистое, голубое Вижу я, как будто в раю. В чёрный день болезни и горя Мой горячий лоб освежит Воздух с берега светлого моря, Где доныне Твой след лежит. И когда забываю Бога В тёмном мире злобы и лжи, Мне спасенье – эта дорога Средь полей колосящейся ржи. <1937>
*** Клонит ко сну, наплывают тяжёлые мысли, Отблеском мутным мерцает вверху потолок. Ни о каком вдохновенье, о правде, о смысле Я не могу рассказать. Темнота и песок, Берег высокий и строй одиноких мечтаний. Небо ночное омыто недавним дождём, Ясная осень, холодный простор расстояний, Каменный, мерно дрожащий под грохот автобусов, дом. И пламенеют цветы на убогих лиловых обоях, Нежность в груди нарастает, звуча в тесноте, как прибой; Смутная женственность, как мне поладить с тобою, Как мне смириться, и дальше – как быть мне с тобой? <1938>
*** Утром, в ослепительном сиянье, Ночью, при мерцающей луне, Дальний отблеск, смутное сознанье Вдруг становится доступным мне. «Господи, – твержу я, – как случайны Те слова, в которых благодать, Господи, прошу, нездешней тайны Никогда не дай мне разгадать. Не хочу последнего ответа, Страшно мне принять твои лучи. Бабочка, ослепшая от света, Погибает в пламени свечи». <1945>
*** Ласточка нежная носится, носится В воздухе светлом вечером летним, Кружится в небе, стрелою проносится Над колокольней тысячелетней. Колокол медный, колокол древний Дня окончанье нам возвещает. Тихо над Сеной. Пахнет деревней, Свежей травою, сеном и маем. Чёрная ласточка с белою шейкой, Как хороша ты сейчас такая: Падаешь низко, скользишь над скамейкой, В небо опять беззаботно взлетая. Вестница счастья, вестница лета, Вестница вечера, друг созерцателя, Стань мне подругой вечернего света, Нежной сестрой в небесах у Создателя. <до 1953>
*** По утрам читаю Гомера – И взлетает мяч Навзикаи, И синеют верхушки деревьев Над скалистым берегом моря, Над кремнистой узкой дорогой, Над движеньями смуглых рук. А потом выхожу я в город, Где, звеня, пролетают трамваи, И вдоль клумб Люксембургского сада Не спеша и бесцельно иду. Есть в такие минуты чувство Одиночества и покоя, Созерцания и тишины. Солнце, зелень, высокое небо, От жары колеблется воздух, И как будто бы всё совершилось На земле, и лишь по привычке Люди движутся, любят, верят, Ждут чего-то, хотят утешенья, И не знают, что главное было, Что давно уж Архангел Божий Над часами каменной башни Опустился – и вылилась чаша Прошлых, будущих и небывших Слёз, вражды, обид и страстей, Дел жестоких и милосердных, И таких же, на полуслове, Словно плеск в глубоком колодце, Обрывающихся стихов... Полдень. Время остановилось. Солнце жжёт, волны бьются о берег. Где теперь ты живешь, Навзикая? Мяч твой катится по траве. <до 1953>
*** Заката осеннего свежесть, Высокие облака. На камне оставила нежность Твоя дорогая рука. И, кажется, всё просветлело От счастья и теплоты, Пока, улыбаясь, смотрела На небо вечернее ты. <1952>
*** Отплывающие корабли, Уносящиеся поезда, Остающиеся вдали, Покидаемые навсегда! Знак прощанья – белый платок, Замирающий взмах руки, Шум колёс, последний свисток – Берега уже далеки. Не видать совсем берегов; Отрываясь от них, посмей Полюбить – если можешь – врагов, Позабыть – если можешь – друзей. <1953>
УСПЕНИЕ Ну а в комнате белой, как прялка, стоит тишина, Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала… О. Мандельштам Тяжёлые груши уложены тесно в корзины, Блестит янтарём на столах виноград золотой, И воздух осенний, и запах арбузный и дынный На каменной площади празднуют праздник святой. Я с радостью тихой гляжу на раздолье природы – Такое богатство, как было и в крае моём, Где волны кипели и тщетно искали свободы И в погребе пахло полынью и новым вином. А тот, о котором сегодня я вновь вспоминаю, Как загнанный зверь на дворе под дождём умирал. Как лебедь, безумный, он пел славословие раю И, музыкой полный, погибели не замечал. Орфей погребён. И наверно не будет рассвета. Треножник погас, и железный замок на вратах. И солнца не стало. И голос умолкший поэта Уже не тревожит истлевшего времени прах. <1965>
***
Матерь Божья, сердце всякой твари, Вечная, святая красота! Я молюсь лишь о небесном даре, О любви, которая чиста,
О любви, которая безгрешна, О любви ко всем и ко всему, Я молюсь - и снова мрак кромешный К сердцу приступает моему.
Милость ниспошли свою святую, Молнией к душе моей приди, Подними и оправдай такую, Падшую, спаси и пощади!
*** Когда нас горе поражает, Чем больше горе – в глубине Упрямой радостью сияет Душа, пронзённая извне.
Есть в гибели двойное чудо: Над бездной, стоя на краю, Предчувствовать уже оттуда Свободу новую свою.
Вот почему мне жизни мало, Вот почему в те дни, когда Всё кончено и всё пропало, Когда я проклят навсегда,
В час, в трудный час изнеможенья, Мне в сердце хлынет тишина – И грозным светом вдохновенья Душа на миг озарена.
*** Каким скупым и беспощадным светом Отмечены гонимые судьбой, Не признанные критикой поэты – И Анненский, поэт любимый мой.
О, сколько раз в молчанье скучной ночи Смотрел он, тот, который лучше всех, На рукопись, на ряд ненужных строчек, Без всяческой надежды на успех.
Нам так мучительно читать, с какою Любезностью, став с веком наравне, Он прославлял восторженной статьёю Баяна, что гремел по всей стране.
И шёл в тот парк, где муз следы святые И память прошлого хранила мгла, И будущая музыка России Его и Блока с нежностью ждала.
*** С озарённого востока В ширь раскрытого окна Свет вливается потоком, Дышит и шумит весна.
Господи, какая сила В этом возвращенья, В сменах года легкокрылых, В ясной осени моей.
Я вдыхаю грудью полной, С благодарностью всему, Этот воздух, эти волны, Побеждающие тьму.
*** В лес по зелёной горе поднимаются люди. Синие сосны, коричневый отблеск земли, Копны в полях, как чеканная надпись на блюде, Стадо домой возвращается в жёлтой пыли.
Вся эта роскошь природы и красок весёлых, Словно старинного мастера передо мной полотно, Взоры ласкает. Вдали, в нарисованных селах, Тянется кружево крыш и дымков волокно.
Если бы снова увидеть такое виденье! Вечером, в августе позднем, природа тиха. Осень. Туман на заре. Петушиное пенье – Чистый, гордый и радостный крик петуха.
Над Сеной
Течёт река, скользя меж берегами, Как злая мутно-серая змея. Ненужный сор уносится волнами, И для чего с моста склонился я?
Всегда всё то же: лодка у причала, Чужой гранит и грязная вода, А молодость прошла и жизнь пропала, Как будто ты и не жил никогда.
Нам суждено стать жертвами забвенья, Дышать с трудом, надеяться и ждать И, не дождавшись, всё своё презренье И ненависть потомкам передать.
- «В чём оправданье вам?» - потомки скажут, - «Вы волю предали родной земли В те дни, когда мы всенародно тяжесть Великих бедствий на себе несли».
- Что им ответить? Точно ль мы такие? Но, может быть, судьба не солгала, И всё-таки поэзия России Душа такой же странницей была?
*** Быть может, в старости увидишь ты закат И вспомнишь светлое чужое небо, Каштаны вдоль бульваров, зимний сад, Глоток воды, сухую корку хлеба,
Ту жизнь, которой не было всерьёз, - Изгнания печальные приметы… И вдруг в руках – как миллионы роз, Как чудо роз святой Елизаветы.
|
|
Белизна—угроза черноте… (М. Цветаева) |
