Белый Стан :: Поэзия

Поэзия Белого Движения

Иван Савин

ВОЗМЕЗДИЕ

Войти тихонько в Божий терем
И, на минуту став нездешним,
Позвать светло и просто: Боже!
Но мы ведь, мудрые, не верим
Святому чуду. К тайнам вешним
Прильнуть, осенние, не можем.

Дурман заученного смеха
И отрицанья бред багровый
Над нами властвовали строго
В нас никогда не пело эхо
Господних труб. Слепые совы
В нас рано выклевали Бога.

И вот он, час возмездья черный,
За жизнь без подвига, без дрожи,
За верность гиблому безверью
Перед иконой чудотворной,
За то, что долго терем Божий
Стоял с оплеванною дверью!

* * *

Любите врагов своих... Боже,
Но если любовь не жива?
Но если на вражеском ложе
Невесты моей голова?

Но если, тишайшие были
Расплавив в хмельное питье,
Они Твою землю растлили,
Грехом опоили ее?

Господь, успокой меня смертью,
Убей. Или благослови
Над этой запекшейся твердью
Ударить в набаты крови.

И гнев Твой, клокочуще-знойный,
На трупные души пролей!
Такие враги - недостойны
Ни нашей любви, ни Твоей.

* * *

Оттого высоки наши плечи,
А в котомках акриды и мед,
Что мы, грозной дружины предтечи,
Славословим крестовый поход.

Оттого мы в служенье суровом
К Иордану святому зовем,
Что за нами, крестящими словом,
Будет воин, крестящий мечом.

Да взлетят белокрылые латы!
Да сверкнет золотое копье!
Я, немеркнущей славы глашатай,
Отдал Господу сердце свое...

Да приидет!... Высокие плечи
Преклоняя на белом лугу,
Я походные песни, как свечи,
Перед ликом России зажгу.

* * *

Я - Иван, не помнящий родства,
Господом поставленный в дозоре.
У меня на ветреном просторе
Изошла в моленьях голова.

Все пою, пою. В немолчном хоре
Мечутся набатные слова:
Ты ли, Русь бессмертная, мертва?
Нам ли сгинуть в чужеземном море!?

У меня на посохе - сова
С огневым пророчеством во взоре:
Грозовыми окликами вскоре
Загудит родимая трава.

О земле, восставшей в лютом горе,
Грянет колокольная молва.
Стяг державный богатырь-Бова
Развернет на русском косогоре.

И пойдет былинная Москва,
В древнем Мономаховом уборе,
Ко святой заутрене, в дозоре
Странников, не помнящих родства.

* * *

Огневыми цветами осыпали
Этот памятник горестный Вы
Не склонившие в пыль головы
На Кубани, в Крыму и в Галлиполи.

Чашу горьких лишений до дна
Вы, живые, вы, гордые, выпили
И не бросили чаши... В Галлиполи
Засияла бессмертьем она.

Что для вечности временность гибели?
Пусть разбит Ваш последний очаг -
Крестоносного ордена стяг
Реет в сердце, как реял в Галлиполи.

Вспыхнет солнечно-черная даль
И вернетесь вы, где бы вы ни были,
Под знамена... И камни Галлиполи
Отнесете в Москву, как скрижаль.

НОВЫЙ ГОД

Никакие метели не в силах
Опрокинуть трехцветных лампад,
Что зажег я на дальних могилах,
Совершая прощальный обряд.
Не заставят бичи никакие,
Никакая бездонная мгла
Ни сказать, ни шепнуть, что Россия
В пытках вражьих сгорела дотла.
Исходив по ненастным дорогам
Всю бескрайнюю землю мою,
Я не верю смертельным тревогам,
Похоронных псалмов не пою.
В городах, ураганами смятых,
В пепелищах разрушенных сел
Столько сил, столько всходов богатых,
Столько тайной я жизни нашел.
И такой неустанною верой
Обожгла меня пленная Русь,
Что я к Вашей унылости серой
Никогда, никогда не склонюсь!
Никогда примирения плесень
Не заржавит призыва во мне,
Не забуду победных я песен,
Потому что в любимой стране,
Задыхаясь в темничных оградах,
Я прочел, я не мог не прочесть
Даже в детских прощающих взглядах
Грозовую, недетскую месть.
Вот зачем в эту полную тайны
Новогоднюю ночь, я чужой
И далекий для вас, и случайный,
Говорю Вам: крепитись! Домой
Мы поидем! Мы придем и увидим
Белый день. Мы полюбим, простим
Все, что горестно мы ненавидим,
Все, что в мертвой улыбке храним.
Вот зачем, задыхаясь в оградах
Непушистых, нерусских снегов,
Я сегодня в трехцветных лампадах
Зажигаю грядущую новь.
Вот зачем я не верю, а знаю,
Что не надо ни слез, ни забот.
Что нас к нежно любимому Краю
Новый год по цветам поведет!

***

И смеялось когда-то, и сладко

         Было жить, ни о чем не моля,

         И шептала мне сказки украдкой

         Наша старая няня — земля.

  И любил я, и верил, и снами

  Несказанными жил наяву,

  И прозрачными плакал стихами

  В золотую от солнца траву . . .

 Пьяный хам, нескончаемой тризной

 Затемнивший души моей синь,

 Будь ты проклят и ныне, и присно,

 И во веки веков, аминь!

***

Он душу мне залил метелью

Победы, молитв и любви . . .

В ковыль с пулеметною трелью

Стальные летят соловьи.

   У мельницы ртутью кудрявой

   Ручей рокотал. За рекой

   Мы хлынули сомкнутой лавой

   На вражеский сомкнутый строй.

      Зевнули орудия, руша

      Мосты трехдюймовым дождем.

      Я крикнул товарищу: "Слушай,

      Давай за Россию умрем".

В седле подымаясь как знамя,

Он просто ответил: "Умру".

Лилось пулеметное пламя,

Посвистывая на ветру.

        И чувствуя, нежности сколько

        Таили скупые слова,

        Я только подумал, я только

        Заплакал от мысли: Москва . ..

***

генералу Корнилову

 Не будь тебя, прочли бы внуки

    В истории: когда зажег

    Над Русью бунт костры из муки.

    Народ, как раб, на плаху лег.

И только ты, бездомный воин,

Причастник русского стыда,

Был мертвой родины достоин

В те недостойные года.

 И только ты, подняв на битву

Изнемогавших, претворил

Упрек истории — в молитву

У героических могил.

          Вот почему, с такой любовью,

          С благоговением таким,

          Клоню я голову сыновью

          Перед бесмертием твоим.

***

Ты кровь их соберешь по капле, мама,

И, зарыдав у Богоматери в ногах,

Расскажешь, как зияла эта яма,

Сынами вырытая в проклятых песках.

Как пулемет на камне ждал угрюмо,

И тот, в бушлате, звонко крикнул: «Что, начнем?»

Как голый мальчик, чтоб уже не думать,

Над ямой стал и горло проколол гвоздем.

Как вырвал пьяный конвоир лопату

Из рук сестры в косынке и сказал: «Ложись»,

Как сын твой старший гладил руки брату,

Как стыла под ногами глинистая слизь.

И плыл рассвет ноябрьский над туманом,

И тополь чуть желтел в невидимом луче,

И старый прапорщик во френче рваном,

С чернильной звездочкой на сломаном плече

Вдруг начал петь — и эти бредовые

Мольбы бросал свинцовой брызжущей струе:

Всех убиенных помяни, Россия,

Егда приидеши во царствие Твое...

***

...Липы да клевер. Упала с кургана

Капля горячего олова.

Мальчик вздохнул, покачнулся и странно

Тронул ладонями голову.

Словно искал эту пулю шальную.

Вздрогнул весь. Стремя зазвякало.

В клевер упал. И на грудь неживую

Липа росою заплакала.

***

Есть умиранье в теперешнем

В прошлом бессмертие есть.

Глубже храните и бережней

Славы Корниловской весть.

Мы и живые безжизненны,

Он и безжизненный жив.

Слышу его укоризненный

Смертью венчанный призыв—

Выйти из мрака постылого

К зорям борьбы за народ.

Слышите, сердце Корнилова

В колокол огненный бьет!

Галлиполи

Когда палящий день остынет

И солнце упадет на дно,

Когда с ночного неба хлынет

Густое, лунное вино,

Я выйду к морю полночь встретить,

Бродить у смуглых берегов,

Береговые камни метить

Иероглифами стихов.

Маяк над городом усталым

Откроет круглые глаза,

Зеленый свет сбежит по скалам,

Как изумрудная слеза.

И брызнет полночь синей тишью.

И заструится млечный мост...

Я сердце маленькое вышью

Большими крестиками звезд.

И, опьяненный бредом лунным,

Ее сиреневым вином,

Ударю по забытым струнам

Забытым сердцем, как смычком...

***

А проклянешь судьбу свою,

Ударит стыд железной лапою,—

Вернись ко мне. Я боль твою

Последней нежностью закапаю.

Она плывет, как лунный дым,

Над нашей молодостью скошенной

К вишневым хуторам моим,

К тебе, грехами запорошенной.

Ни правых, ни виновных нет

В любви, замученной нечаянно.

Ты знаешь... я на твой портрет

Крещусь с молитвой неприкаянной..

Я отгорел, погаснешь ты.

Мы оба скоро будем правыми

В чаду житейской суегы

С ее голгофными забавами.

Прости... размыты строки вновь...

Есть у меня смешная заповедь:

Стихи к тебе, как и любовь,

Слезами длинными закапывать,,.

***

Л. В. Соловьевой

Птичка кроткая и нежная,

Приголубь меня!

Слышишь—скачет жизнь мятежная

Захлестав коня.

Брызжут ветры под копытами,

Грива—в злых дождях...

Мне ли пальцами разбитыми

Сбросить цепкий страх?

Слышишь—жизнь разбойным хохотом

Режет тишь в ночи.

Я к земле придавлен грохотом,

А в земле—мечи.

Все безумней жизнь мятежная,

Ближе храп коня...

Птичка кроткая и нежная

Приголубь меня!

Корнилову

В мареве беженства хилого,

В зареве казней и смут,

Видите — руки Корнилова

Русскую землю несут.

Жгли ее, рвали, кровавили,

Прокляли многие, все.

И отошли, и оставили

Пепел в полночной росе.

Он не ушел и не предал он

Родины. В горестный час

Он на посту заповеданном

Пал за страну и за нас.

Есть умиранье в теперешнем,

В прошлом бессмертие есть.

Глубже храните и бережней

Славы Корниловской весть.

Мы и живые безжизненны,

Он и безжизненный жив,

Слышу его укоризненный,

Смертью венчанный призыв.

Выйти из мрака постылого

К зорям борьбы за народ,

Слышите, сердце Корнилова

В колокол огненный бьет!

***

Брату Борису

Не бойся, милый. Это я.

Я ничего тебе не сделаю.

Я только обовью тебя,

Как саваном, печалью белою.

Я только выну злую сталь

Из ран запекшихся. Не странно ли:

Еще свежа клинка эмаль.

А ведь с тех пор три года канули.

Поет ковыль. Струится тишь.

Какой ты бледный стал и маленький!

Все о семье своей грустишь

И рвешься к ней из вечной спаленки?

Не надо. В ночь ушла семья.

Ты в дом войдешь, никем не встреченный.

Не бойся, милый, это я

Целую лоб твой искалеченный.

***

Брату Николаю

Мальчик кудрявый смеется лукаво.

Смуглому мальчику весело.

Что наконец-то на грудь ему слава

Беленький крестик повесила.

Бой отгремел. На груди донесенье

Штабу дивизии. Гордыми лирами

Строки звенят: бронепоезд в сражении

Синими взят кирасирами.

Липы да клевер. Упала с кургана

Капля горячего олова.

Мальчик вздохнул, покачнулся и странно

Тронул ладонями голову.

Словно искал эту пулю шальную.

Вздрогнул весь. Стремя зазвякало.

В клевер упал. И на грудь неживую

Липа росою заплакала…

Схоронили ль тебя — разве знаю?

Разве знаю, где память твоя?

Где годов твоих краткую стаю

Задушила чужая земля?

Все могилы родимые стерты.

Никого, никого не найти…

Белый витязь мой, братик мой мертвый,

Ты в моей похоронен груди.

Спи спокойно! В тоске без предела,

В полыхающей болью любви,

Я несу твое детское тело,

Как евангелие из крови.

***

Сестрам моим, Нине и Надежде

Одна догорела в Каире.

Другая на русских полях.

Как много пылающих плах

В бездомном воздвигнуто мире!

Ни спеть, ни сказать о кострах,

О муке на огненном пире.

Слова на запекшейся лире

В немой рассыпаются прах.

Но знаю, но верю, что острый

Терновый венец в темноте

Ведет к осиянной черте

Распятых на русском кресте,

Что ангелы встретят вас, сестры,

Во родине и во Христе.

Ревность

Спросила девочка тихо:

«О чем ты, мальчик, грустишь?»

За дверью — поле, гречиха

И такая густая тишь.

Колыхнулся и вспыхнул синее

Над закрытою книгою взор.

«Я грущу о сказочной фее,

О царевне горных озер».

Соловей вскрикнул напевно.

Упала с ветки роса.

«А какая она, царевна?

И длинная у нее коса?»

«У царевны глаза такие —

Посмотрит и заманит в плен.

А косы ее золотые,

Золотая волна до колен».

И сказала крошка, играя

Черной косичкой своей:

«…Тоже… радость большая —

В рыжих влюбляться фей!»

***

И канарейки. И герани.

И ситец розовый в окне,

И скрип в клеенчатом диване,

И «Остров мертвых» на стене;

И смех жеманный, и румянец

Поповны в платье голубом,

И самовара медный глянец,

И «Нивы» прошлогодний том;

И грохот зимних воскресений,

И бант в каштановой косе,

И вальс в три па под «Сон осенний».

И стукалку на монпансье, —

Всю эту заросль вековую

Безумно вырубленных лет,

Я — каждой мыслию целуя

России вытоптанный след, —

Как детства дальнего цветенье,

Как сада Божьего росу,

Как матери благословенье,

В душе расстрелянной несу.

И чем отвратней, чем обманней

Дни нынешние, тем родней

Мне правда мертвая гераней,

Сиянье вырубленных дней

* * *

Когда судьба из наших жизней

Пасьянс раскладывала зло,

Меня в проигранной отчизне

Глубоким солнцем замело.

Из карт стасованных сурово

Для утомительной игры,

Я рядом с девушкой трефовой

Упал на крымские ковры.

* * *

Это было в прошлом на юге,

Это славой теперь поросло.

В окруженном плахою круге

Лебединое билось крыло.

Помню вечер. В ноющем гуле

Птицей несся мой взмыленный конь.

Где-то тонко плакали пули.

Где-то хрипло кричали: огонь!

Закипело рвущимся эхом

Небо мертвое! В дымном огне

Смерть хлестала кровью и смехом

Каждый шаг наш. А я на коне.

Набегая, как хрупкая шлюпка

На девятый, на гибельный вал,

К голубому слову—голубка—

В черном грохоте рифму искал.

* * *

(Л. В. Соловьевой)2 авг. 1924 г.

Есть в любви золотые мгновенья

Утомленно-немой тишины:

Будто ходят по мрамору сны,

Рассыпая хрустальные звенья.

Загорается нежность светло

В каждой мысли случайной и зыбкой,

И над каждой бессвязной улыбкой

Голубое трепещет крыло.

Белизна—угроза черноте… (М. Цветаева)