|
Поэзия Белого Движения |
|
Николай Оцуп
ЭПОХА
Нет никакой эпохи – каждый год Все так же совершается все то же: Дыши – но воздуху недостает. Надейся – но доколе и на что же?
Все те же мы в жестокости своей При всех правителях и всех законах, Все так же и не надо жизни всей Для слишком многих слишком утомленных.
Все так же без шута и подлеца Не обойтись, как будто мы на сцене. Все так же нет начала, нет конца В потоке надоевших повторений.
И каждый смертью схваченный врасплох На склоне лет, растраченных без цели, Все тот же грустный испускает вздох: “Да стоило ли жить, на самом деле?”
А все-таки, не правда ли, нет-нет, Любовь простая (о, всегда все та же) Мучительно подходит на ответ, На утешение, на счастье даже.
* * * Все будет уничтожено, пока же Мы любим, самой смерти вопреки, И пальцы детских ног на летнем пляже, И голубя на глине коготки.
И многое еще... Но только мало Всей прелести земной, чтоб перестало Из этой жизни влечь всего сильней В то смутное, что кроется за ней.
Там долго мы искали, как умели, Для мира объяснения и цели,
И научились только день за днем (Не разрубив узла одним ударом) Довольствоваться тем, что вот – живем, Хотя и без уверенности в том, Что надо жить, что все это не даром.
ГРАД
Теплое сердце брата укусили свинцовые осы, Волжские нивы побиты желтым палящим дождем, В нищей корзине жизни - яблоки и папиросы, Трижды чудесна осень в белом величьи своем.
Медленный листопад на самом краю небосклона, Желтизна проступила на теле стенных газет, Кровью листьев сочится рубашка осеннего клена, В матовом небе зданий желто-багряный цвет.
Желто-багряный цвет всемирного листопада, Запах милого тленья от руки восковой, С низким поклоном листья в воздухе Летнего Сада, Медленно прохожу по золотой мостовой.
Тверже по мертвым листьям, по савану первого снега, Солоноватый привкус поздних осенних дней, С гиком по звонким камням летит шальная телега, Трижды прекрасна жизнь в жестокой правде своей.
*** Ты говорила: «Мы не в ссоре, Мы стать чужими не могли, Зачем же между нами море И города чужой земли?»
Но скоро твой печальный голос Порывом ветра отнесло. Твое лицо и светлый волос Забвение заволокло.
И, прошлое уничтожая Своим широким колесом, Прошел автобус — и чужая Страна простерлась за окном.
Обыкновенный иностранец, Я дельно время провожу: Я изучаю модный танец, В кинематограф я хожу.
Летит корабль. Мелькает пена. Тебя увижу я сейчас. Но это только сон: измена Навеки разлучила нас.
ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ
На снегу у костра за мостом — Силуэт часового с ружьем. Как ужасно, что пропуск ночной Я У южного моря забыл... И мелькала волна за волной, И по снегу солдат подходил. Я проснулся от запаха роз Без России... Я проснулся от крика и слез Над волнами чужой и свободной стихии.
*** Где снегом занесенная Нева, И голод, и мечты о Ницце, И узкими шпалерами дрова, Последние в столице.
Год восемнадцатый и дальше три, Последних в жизни Гумилева, Не жалуйся, на прошлое смотри, Не говоря ни слова.
Где снегом занесенная Нева, И голод, и мечты о Ницце, И узкими шпалерами дрова, Последние в столице.
*** В жизни, которая только томит, В небе, которое только зияет, Что же к себе человека манит, Словно свободу и мир обещает? Вам не хотелось в прохладе полей Или в вечернем дыму раствориться? Вы не искали могилы своей? Но отчего же, не в силах молиться И не умея томленье прервать, Мы обольщаемся снова и снова И, безрассудные, ищем опять Дружбы и нежности, света земного?
*** Ахматова молчит. Цветаева в гробу, Подстерегает век еще одну рабу. Ей тоже легче бы под насыпью могильной, Чем видеть что вокруг, и оставаться сильной. Европа - кладбище, пророчество не лжет, А эту женщину так совесть долу гнет, И в современниках она такое слышит И так значительна, хотя стихов не пишет, Что русская, неистово добра, Горчайшая из муз - души ее сестра.
* * * Возвращается ветер на круги своя, Вот такими давно ли мы были и сами, Возвращается молодость, пусть не твоя, С тем же счастием, с теми же, вспомни, слезами.
И что было у многих годам к сорока, И для нас понемногу, ты видишь, настало: Сил, еще не последних, довольно пока, Но бывает, что их и сейчас уже мало.
И не то чтобы жизнь обманула совсем, Даже грубость ее беспредельно правдива, Но приходят сюда и блуждают - зачем? - И уходят, и все это без перерыва.
* * * Ни смерти, ни жизни, а только подобие Того и другого - не только для тех, Чье солнце - над Лениным, спящим во гробе (То солнце уж слишком похоже на грех)...
Но так ли уж ярко оно, иностранное, Над садом у моря, над визгом детей... И думать нельзя, и загадывать рано. Земля... Для чего оставаться на ней.
Под бурями века, под едкими ядами - Всесветная осень, всемирный распад, И лучшие люди особенным взглядом Друг в друга, как в черную пропасть, глядят.
* * * ...А все же мы не все ожесточились, И нам под тяжестью недавних лет Нельзя дышать и чувствовать, не силясь Такую муку вынести на свет.
Но где же свет? Над нами, рядом с нами И в нас самих мерцает он порой - Не этот, погасающий ночами, А тот, незримый, не вполне земной.
Крепись, душа! И я почти смиренно, Как друг, сопровождаю жизнь мою, И вдруг забрезжит, и в иной вселенной Себя я без испуга застаю.
Тогда-то изнутри слова и вещи Я вижу, и тогда понятно мне, Что в мир несовершенный и зловещий Мы брошены не по своей вине.
И слышу я с отрадой лишь оттуда Слова проклятий у глухой стены, Которой мы - зачем? - отделены От близкого, от истинного чуда.
* * * Счет давно уже потерян. Всюду кровь и дальний путь. Уцелевший не уверен - Надо руку ущипнуть.
Все тревожно. Шорох сада. Дома спят неверным сном. "Отворите!" Стук приклада, Ветер, люди с фонарем.
Я не проклинаю эти Сумасшедшие года - Все явилось в новом свете Для меня, и навсегда.
Мирных лет и не бывало, Это благодушный бред. Но бывает слишком мало Тех - обыкновенных - бед.
И они, скопившись, лавой Ринутся из всех щелей, Озаряя грозной славой Тех же маленьких людей.
|
|
Белизна—угроза черноте… (М. Цветаева) |
