|
Поэзия Белого Движения |
|
Сергей Морозов
В Париже, русском уголке
Мерцает свет в глубинах зала ресторана, Багровый отблеск штор нам души бередит, Поет цыганка русского “шалмана” И есаул тихонько струны ворошит.
Идет застолье, подают всем пельмени И рюмку водки каждый хлопнуть не дурак, На стол грибы несут, копченья и соленья, Знай русских, мы всегда встречаем только так.
Идет кутеж в Париже, в русском ресторане, Известном всей округе удалью ночей, Там все до одури, как в русской черной бане, Там все продумано до самых мелочей.
Да, все продумано, все сделано, все схвачено, Там каждый гость желанен, кто бы он ни был, А поутру за все сполна всегда оплачено, Там нет проблем у тех кто есть и кто там был.
Там всем bonjour в любое время суток, Там честь ни счесть, что вам окажут иль дадут, Один изъян — там не приемлют шуток Хозяева о прошлом, зряшный труд.
Сказать по правде, там не ставят этой цели, А клиентура лишь приходит отдохнуть, Пожрать, напиться — это лучше ведь на деле, Чем девять граммов меж ушей заполучить.
Да и какое дело инородцам, Что у дверей в ливреи граф стоит, Что отпрыск князя подает графин японцам, А в половых задействован престола фаворит.
Да, не японцы русские «цыгане», Хоть и стремятся грусть от глаз чужих сокрыть, Дворянский «табор» экс-империи в изгнании И предначертано им веси бороздить.
Нет, не цыгане русские скитальцы, Им штоф «Смирновской» не заменит соловья, Согнуть бы ноги, растопырить пальцы И, как борзой, рвануть назад, да ведь нельзя.
Их там не ждут, их там похоронили, Кто не отбыл, тот к стенке прислонен, Тот, кто из «бывших», Тот, как в здешнем грешном «Биле», На залп ружейный сто процентов обречен.
Так жизнь изводят здесь кадеты и корнеты, Потомки муромских и суздальских родов, Не принявшие в Октябре “товарищей” обеты И не поднявшие за эру новую тостов.
Что им сказать и что от них услышать? Как оправдать и можно ль осудить? Ни те, ни эти не желают слышать, Пусть их история рискует рассудить.
Так год за годом чалит в лихолетьи, Вино кабацкое течет себе рекой, Цыганки руки от плечей повисли плетьми, А есаула ус покрылся сединой. 01.07.1990г.
Невольные пленники
1. В кварталах трущобных, истлев от жары, Невольно приют давшей им Анкары, Влачит жалкий жребий монархии цвет, Считавшийся некогда высшим тот свет.
Дай жалость им, Бог, дай разум, всевышний господь, Не изгнанным, тем, кто изгнал эту плоть, Всели состраданье в сердца их, всели, Нет мочи вдали пребывать от родимой земли.
2. Как густо вас здесь родовитых, сколь бедна ваша клеть, Как горды, как жалки, как больно на это смотреть, Как статус немил, как ничтожен досуг, Кто чашу испил, оказавшись здесь вдруг.
Ах, белая кость, необузданный нрав и l'amour, Осталась лишь честь, да на френчах кровавый пурпур, Поблекли короны российской былые цвета, Вам бивнями пасть волей господа у минарета.
3. Чужие законы, чужая земля и молва, Кругом басурманы, мечети, тараканьи бега, Как говор российский, услышанный, сердце щемит, Как звук от трехрядки, слезу выбивая, гремит.
Дай жалость им, Бог, дай разум, всевышний господь, Не изгнанным, тем, кто изгнал эту плоть, Всели состраданье в сердца их, всели, Нет мочи вдали пребывать от родимой земли.
4. Утеряно, кануло, с прежним нет связи совсем, Одни лишь реликвии — память по прошлому всем, Перстень фамильный, нательный крест иль медальон, В минуты отчаянья жизни спасенье лишь в нем.
Ах, белая кость, необузданный нрав и l'amour, Осталась лишь честь, да на френчах кровавый пурпур, Поблекли короны российской былые цвета, Вам бивнями пасть волей господа у минарета.
5. Полковники, гетманы, фрейлены, рашен князья, До ручки дошли, докатились вы донельзя, Отняли Россию, изъяли, изгнали вас всех, От дома вдали помирать всем ниспослан вам грех.
Дай жалость им, Бог, дай разум, всевышний господь, Не изгнанным, тем, кто изгнал эту плоть, Всели состраданье в сердца их, всели, Нет мочи вдали пребывать от родимой земли.
6. В трущобах пещерных, приют давшей им Анкары, Влачат жалкий жребий России былые сыны, Глаза воспаленные, в Русь проводя пароход, Поблекли, опять не решились свершить крестный ход.
Ах, белая кость, необузданный нрав и l'amour, Осталась лишь честь, да на френчах кровавый пурпур, Угасли короны российской былые цвета, Не кость вы, а бивни падшего русского мамонта. 31.01.1991г.
От тех, кто изгнан, потеряв, и тоскует, веря
За кордоном России, в загнивающем мире Я влачу свою бытность который уж год, Не понять тебе Вилли, не поймут и в Каире, Что нас держит не сытность здешних Западных вод.
Как бы ни был я щедр во словах, в сочетаниях, В объясненьях и толках пребывания здесь, Не поймет это венгр, ибо смысл в стенаниях На души русской полках весь разложен, как есть.
Я в Париж закатил не за франком в двадцатом, Не за прелестью ног и не в поисках грез, Я поручиком был и Отчизны солдатом, Был свидетелем бог, что я крест честно нес.
Кто я был, кем я стал? В чем мои прегрешенья? Как растрачен мой пыл? Где пройдет перевал? Только русский поймет, что позор и бесчестье Мы вкусили зазря, черт бы долю подрал.
Ну, скажите, за что я оторван от дома, Обречен на чужбине все восходы встречать, Неужели за то, что поклявшись, до гроба, Я исполнил свой долг, пядь земли защищать.
Да, я был офицер, да, дворянского рода, Да, кадетский кончал, да, царю присягал, Был и есть офицер, русский племени — рода, Хоть с Россией порвал, хоть в ней все потерял.
Я «не понял», не принял догмы Энгельса — Маркса, Вновь пришедших к «кормилу» я «не смог» оценить, В то, что верили лишь защищал я от фарса, Проклят вами, что веру не смогли истребить.
Возвратите мне Русь вы мою без остатка, Я готов возвратиться, эполеты сорвав, Распрощаться берусь с жизнью, хоть и не сладко, В пояс ей поклониться, тело ей же придав.
За кордоном России, за границей державы Я любовь и тоску в своем сердце ношу. Где вы рощи мои, где вы русские травы? Дайте грудью вздохну, дайте всласть подышу. 01.07.1990г.
Станишник
На небе звездочки зажглись, Из цирка фрау расползлись, Прощай Берлин, Потсдам, Да здравствует Лондон! Они сошлись и разошлись, В кармане марки завелись, Эх, если б завтра путь лежал На Тихий Дон!
Наездник думал так лихой, Казак уже не молодой, Кумир арены И изгой своих степей, А из груди лишь рвался вой И мыслей муторный конвой До края чарку наполнял, Кивнув, мол, пей.
Давно вокруг погашен свет И только дым от сигарет, Застлав глаза, Являет то, что далеко, Встает воочию старый Дон, Во всей красе твой эскадрон, Приказ исполнен будет, Как всегда, легко.
По Дону хмурому кружа И “белых” с “красными” кроша, То тех, то этих Ты рубал, колол, стрелял, Ты ловок был, но не смышлен, Идей сраженьем оглушен, О, сколько раз ты время то Станишник клял.
Ты воевал, не рассуждал, Но, в то же время, четко знал, Что осуждают Твои зверства земляки, Ты был жесток не по годам, Кровь обмывал по кабакам, Твои “проказы” Не забудут казаки.
Тебя хорунжий подвело Не в меру выпито вино, Попранье кодекса Известного, как честь, Фатальность участи твоей В разгуле “бахусских” ночей, Фатальность памяти Тебе отныне несть.
Отель неоном окружен И позолотой обрамлен Тот номер, Где ты коротаешь свою ночь, А ты в углу сидишь в седле, Штаны с лампасом на тебе И шашку дедову все бережешь, Как дочь.
Твой путь в кровавом мареве И нет прощения тебе, Не зачеркнуть, не искупить, Не замолить И даже сам Христос Иисус, Познавший скорбь на цвет и вкус, Твою тоску бы предложил Вином залить.
Вот с неба канула луна, Заря в дорогу позвала, Опять Марсель, Брюссель, Турин, Мадрид, Леон, Ах, если только бы судьба К нему однажды снизошла, Он все б оставил, Отдал все б за родный Дон.
Так размышлял казак седой, Слезу роняя за слезой, Кумир арен, Степей своих изгой, По чарке, пав с его уса, Катилась мутная слеза, Он молча плакал, Подавляя в себе вой! 16.03.1991г.
Эмигрантское днище
Во мрачных оковах обреченья и зла, На черных надгробьях судеб пепелища Рождалась исповедь, что сквозь стоны вела К корням покаянья эмигрантского днища.
Вы верно заметили, мы не белая кость, Хоть знаки отличий в петлицах носили, В окопах всегда был своим, а не гость, Немецкие пули нас щедро косили.
Мы шли по войне от звонка до звонка, Как, встав под ружье, нам присяга велела, Нам холод затвора и отблеск клинка До боли знакомы и кровь в нас кипела.
Незваным гостям оплатив векселя, Под флагом Андреевским шли мы на рейде, Не красят камзолы, увы, вензеля, Любовь лишь к России звала нас к победе.
И зов этот всех согревал, окрылял И думать о смерти забыть нас заставил, Бесовские силы он в души вселял, А все оценить нам самим предоставил.
Мы с детства одеты были не в шелка, Но, к счастью, достаток в семействах имели, Родители наши, увы, не князья, Но песнь об Отчизне с колыбели нам пели.
И гербов фамильных нам иметь не пришлось, В палатах царя восседать не случалось, Мы соль земли русской, как веками велось, Мы те, на ком слава России держалась.
Мы лихо сражались за старый режим, Нам трон и корона были лишь предлогом, Мы кровушкой нашей поля оросили Настолько обильно, что ответим пред богом.
Как вам передать, что поведать о том Как жили, кем были и что с нами стало? Рулетка крутнулась, пошло все на слом, Все то, что имели, моментом пропало!
Потом был кошмар — из России побег. Зачем? От кого? Куда мы бежали? Зачем? — так понятно. От кого? — ясно всем. Куда и насколько? — мы толком не знали.
Мы беженцы стали, не дать и не взять, Нет, те, что с гербами, устроились лихо, Мы дно эмигрантства, мы гиблая падь, А те, с вензелями, лишь пена, там тихо.
Мы это вкусили, ступив за порог, Нам здешний пирог не сулит день рожденья, Кордон стал навеки наш общий острог, Дай бог лишь сполна замолить прегрешенья.
Который уж год нам не мил белый свет, Уж сколько годин колесим мы по весям, Кто в форме швейцара несет всякий бред, А кто на авто, как таксист, куролесит.
Потеряны, стерты до дыр все мечты И канули в лета былые надежды, Похоже, что судеб всех дни сочтены, Ведь русской судьбе не носить иностранной одежды.
Как щедр, как велик наш российский народ И как он, частенько, к себе беспощаден. Ну, где так нещадно сын батю, а брат брата бьет? Мой бедный народ, будь ты трижды неладен.
Во мрачных оковах обреченья конца, На черных надгробьях судеб, в пепелище, Рождаясь, исповедь к покаянью вела, Осознавшее суть, эмигрантское днище! 07.02.1991г.
|
|
Белизна—угроза черноте… (М. Цветаева) |
